НАШЕ ПРЕДИСЛОВИЕ
Некоторые интерпретации исторических фактов в книге вызывают определенное желание поспорить (в основном по истории станицы до 1861 года), но в основном работа авторов вызывает естественное огромное уважение за тяжелый и кропотливый труд по поиску и систематизации разбросанной по редким и, порой, практически недоступным источникам информации. Имея опыт подобной работы не просто по станице, а по все-таки губернскому в свое время городу Георгиевску, мы понимаем проблемы, с которыми пришлось столкнуться авторам при написании книги.
Большой им респект за книгу!
В электронном варианте книги библиографии, к сожалению, нет. Поэтому расшифровки ссылок на источники информации в данной публикации вы не найдете. Также не публикуются и озвученные в книге Приложения.
А вот фотографии из книги посмотреть вполне доступно - по ссылке ниже.
Емельянов О.Б., Емельянова Л.А., Клочков С.В., Страницы истории станицы Незлобной Волжского казачьего полка, Пятигорск, 2009
.....
ГЛАВА III
КАЗАЧЕСТВО ВОЛЖСКОЙ БРИГАДЫ В ПОРЕФОРМЕННЫЙ ПЕРИОД
3.1. Перенесение станицы Незлобной на современное место
События, произошедшие в российском государстве в эпоху великих реформ 1861 года, в корне изменили дальнейшую жизнь всех народов. Ближе к окончанию т.н. Кавказской войны необходимость в казачьих строевых сотнях, задействованных в различных частях региона, значительно уменьшилась, по сравнению с началом 40-х годов. В связи с чем, перед Главным Штабом Кавказской армии возник вопрос о дальнейшей судьбе некоторой части казачьего населения Линейного войска, не отвечающего требованиям мирного времени и создававшего массу проблем.
В первую очередь, было решено отказаться от услуг жителей станицы Бабуковской, которые в подавляющем большинстве тяготились трудной казачьей службой, отрывающей их от основных домашних забот. Для военного командования наличие многочисленного населения вблизи российских поселений, не вызывающего полного доверия, являлось постоянной причиной беспокойств. Еще при генерале А.П.Ермолове обращалось внимание всех армейских начальников и гражданских чиновников края на необходимые меры безопасности, так как «разные азиатские народы… обитая вблизи границы, имеют тесные отношения с горскими хищными народами, кои по наущению их вторгались в удобное время в наши пределы, нападали на селения, производя грабительства и уводя в плен людей целыми семействами» [1].
В станице Бабуковской регулярно случались происшествия, по которым проходили длительные разбирательства, сохранившиеся в документах командиров волжских общин. Так в один из наиболее драматических периодов военного противостояния, арестовали урядника Малихегова за попытку расплатиться несколькими фальшивыми десятирублевыми ассигнациями, и он же ранил казака Кежергенова [2]. Также для передачи в военно-полевой суд на ставропольскую гаупвахту были доставлены грабители «из бабуковских абреков Брасы и Али Мидовых», долгое время скрывавшихся у ногайцев «Калмынаева аула Колимета и Бацы Кунжажевых и холопа» [3]. Одновременно с этим рассматривалось поучительное дело о побеге трех казаков Долот-Гирея Дайрукова, Исхака и Куднета Купсергеновых из Бабуковской станицы. Но, поскольку они вернулись сами и не совершили каких-либо уголовных преступлений, а раскаялись в содеянном проступке, то их не предали военному трибуналу, а всего лишь строго предупредили и занесли в «штрафной журнал» [4].
В дальнейшем, так же как и в других соседних общинах, время от времени случались неординарные ситуации, требовавшие вмешательства военного начальства с применением решительных мер. Однако бабуковцы, в силу горского менталитета, решительно превосходили своих сослуживцев в неповиновении командирам. Случалась с их стороны и открытая угроза применения оружия, произошедшая в 1859 году, возможно поставившая окончательную точку в решении их дальнейшего нахождения в составе Волжской казачьей бригады.
Бригадный командир Суходольский после проведения подробного следствия, рапортовал за № 537 от 15 сентября 1860 года Наказному атаману Х.Е.Попандолулло: «Начальник Верхне Бабуковского поста урядник Хасан Ныров с 30 под 31 октября 1859 года, получив через караульного казака известие, что около Бештовой горы замечены хищники, тот же час, оставив пост в ведении приказного Харитона Маменова с половиною частью казаков его команды приказал садиться на лошадей и следовать с ним Ныровым в преследовании хищников…, кроме подсудимого Озова и было тот же исполнено. Озов же не хотел ехать в партию, грубил уряднику Нырову и после всех выехал с поста» [5].
В ходе начавшегося преследования, казак попытался убедить своего командира, что его отправили в погоню вне очереди, на что урядник замахнулся на него, и казак получил в ответ «до десяти ударов плетью». После чего «Озов в сильном азарте выхватил шашку, намеревался срубить Нырова, но казак Нуркаханов удержал от того Озова и когда Ныров приказал связать его, то Озов исполнить этого над собою не дал, а махал шашкою говоря, что к нему кто подъедет…, тому он отрубит голову» [6]. Понятно, что при подобной обстановке внутри кордонного отряда, не могло быть и речи о дальнейшем успешном движении группы по следам уходивших грабителей, что вызывало обоснованное недовольство среди высшего российского генералитета.
Несмотря на то, что были обнаружены смягчающие обстоятельства, вызвавшие безудержный гнев бабуковского казака, его предали суровому военному суду. Озова приговорили «к наказанию шпицрутенами и ссылке в арестантские роты» с примечанием о невозможности его освобождения «из-под ареста на поручительство» [7]. После подобных недоразумений у остальных жителей горского поселения оставалось еще меньше причин для искреннего желания исполнять и в дальнейшем казачью службу. Это прекрасно понимали и в Штабе Кавказской армии, поэтому и старались как можно быстрее решить давно существовавшую проблему.
Незадолго до этого произошло массовое неповиновение бабуковских жителей, вылившееся в открытый мятеж. «Дело дошло до прямого военного столкновения», в ходе которого «погибло двадцать три бунтовщика» [8]. Для устранения дальнейших беспорядков начальник Кисловодской линии полковник Султан-Гирей срочно командировал две регулярные роты солдат, сотню казаков с двумя орудиями, которые не без труда проникли в станицу Бабуковскую. Зачинщики в количестве пятнадцати человек подверглись домашнему аресту, но жители, подстрекаемые муллой Хаджи Соип Мнеходжевым, читавшим «отпускные молитвы», продолжали оказывать активное сопротивление. После установления относительного спокойствия несколько человек были публично наказаны, а организаторы мятежа отправлены в ссылку [9]. Всего же в 1858 году «во внутренние губернии России» были переселены под надзор местной полиции семьи, в которых насчитывалось 57 мужчин и 42 женщины, итого 99 бабуковцев. [10]. (См. приложение, таблица № 26).
Однако и после подобных репрессивных мер, выходцы из северокавказских народов не успокаивались и не желали нести тяготы дальнейшей службы, что, по мнению дореволюционных исследователей, в первую очередь, связано с культурно-бытовыми особенностями и местным менталитетом. В частности, бабуковцы не могли смириться с тем, что проходящие воинские части, отправляемые к ним на квартирный постой, одновременно занимали не только мужскую, но и женскую часть домов. Поэтому и в дальнейшем чувствовались недовольство и явное стремление казаков из станицы Бабуковской оставить военную службу и навсегда переселиться в соседние горские аулы из пределов Волжской бригады Терского казачьего войска [11].
Со своей стороны, местное начальство пошло навстречу пожеланиям северокавказцев, которые, по мнению генерал-адъютанта Н.И.Евдокимова «желают выселиться из настоящего места» [12]. 28 мая 1860 года поступило распоряжение за № 6686 в Правление Кавказского Линейного казачьего войска следующего содержания: «По разрешению господина Главнокомандующего Кавказской армии в станице Бабуковской VII-ой Бригады предположено устроить здание для помещения штаб-квартиры 1-го Волжского полка, переводимой туда… из станицы Александрийской.
На этом основании господин Наказной атаман 24 сентября 1860 года за № 1226 предписал командиру VII-ой Бригады, чтобы с открытием весны 1860 года непременно было приступлено к постройке означенных зданий хозяйственными средствами. В случае чего полковник Суходольский 26 апреля сего года за № 1 донес, что господин Командующий войсками левого фланга крыла Кавказской Линии, как видно из секретного письма его от 25 марта, намерен ходатайствовать у господина Главнокомандующего о переселении Бабуковской станицы в Кабарду, а потому испрашивал разрешения: следует ли в оной здания для штаба 1-го Волжского полка, или до времени приостановить.
На что начальник штаба (Кавказской армии - авторы) Наказному атаману Кавказского Линейного казачьего войска 2 мая за № 5350 предписал командиру VII-ой Бригады, устройством упомянутых зданий приостановить на некоторое время впредь до особого распоряжения, а между тем требовал от него донесения, каким был сделан им ответ Командующему войсками графу Н.И.Евдокимову на секретное письмо его от 25 марта, на предмет выселения станицы Бабуковской в Кабарду» [13].
Из представленного документа видно, что в процесс исключения северокавказцев из Военного министерства уже включились многочисленные инстанции. Также становится понятным желание бабуковцев как можно быстрее выселиться из своих домов, чтобы избежать участия в дорогостоящем и в малоприятном строительстве.
Вскоре 11 августа 1860 года из Главного штаба Кавказской армии на имя Наказного атамана Н.А.Рудзевича пришло предписание за № 1327:
«1) Исключив народонаселение Бабуковской станицы из казачьего сословия, дозволить оному переселиться в Большую Кабарду;
2) На землях Бабуковской станицы поселить две русские станицы, каждую в 225 дворов. Одну на месте нынешней Бабуковской станицы, а другую у Лысогорского поста;
3) Народонаселение вновь возводивших станиц составить в каждой из 200 дворов донских казаков и государственных крестьян и 25 семей Линейных казаков, но с хорошими для последних пособий от казны, чтобы выбрать в них лучших урядников и казаков, для развития казачьего духа в водворяемых станицах» [14].
Здесь же подробно уточнялись «льготы и пособия», предоставляемые казакам в ново обустраиваемых станицах. А именно:
«А) На устройство домов и другое первоначальное обзаведение по 50 рублей серебром каждому семейству;
Б) Двухгодовую пропорцию провианта всем вообще семействам;
В) Льготу от службы, кроме защиты собственных жилищ на три года:
Г) Все другие льготы и пособия со стороны Министерства Государственных имуществ и Войска, какие определены Высочайшим повелением» [15].
Относительно поселения переселенцев на новых местах командир Волжской бригады Кавказского Линейного казачьего войска 17 сентября 1860 года за № 548 писал Наказному атаману, «что по случаю отъезда многих кабардинцев в Турцию, в каждом ауле найдется достаточно свободных домовладений. Что же касается до табунов и скота, лошадей и овец бабуковцев, то, как они заготовили здесь сено, а не в Кабарде, то и необходимо оставить табуны на приличном месте до весны, то есть до половины апреля или 1 мая будущего года. Бабуковцы держат свой скот и лошадей не в станице, а отдельно на кутанах устроенных по реке Подкумку и для присмотра за ними не нужно много людей. Мнение мое о без отлагательном выселении бабуковцев в Кабарду основано на том, что в таком случае с ранней же весной можно будет свободно приступить к водворению на этих землях новых поселенцев. В продаже своих сакель они также не встретят затруднения, потому что их купят охотно те же казаки, которые должны там поселиться» [16].
Затем в рапорте за № 2649 от 22 октября 1860 года Наказного атамана Н.А.Рудзевича известили о приказе генерал-адъютанта графа Н.И.Евдокимова командиру Волжской бригады «начать переселение с тем однако же, что если кто из них (бабуковцев - авторы) по каким либо препятствиям не может теперь переселиться, то таковым дозволено остаться на настоящем месте, но не далее как по первое будущего апреля» [17].
На следующий год 9 июня в рапорте за № 1491 полковник Суходольский сообщил своему непосредственному начальству, «что жители бывшей Бабуковской станицы с их холопами ныне все переселены, а именно в Кабарду двести семейств в аул князя Лоова, два семейства в Турцию и сорок пять семейств в аул штаб-капитана Султан-Гирея, одно семейство по согласию сего (лист оборван - авторы) в принятии в свой аул» [18]. Семьи «беглых казаков» в полном составе были также отправлены из пределов Волжской бригады. При этом заведенные на них “дела” из правления Терского казачьего войска с подробными характеристиками пересылались 28 января 1861 года за № 704 в распоряжение начальства по месту их нового местожительства [19].
Всего же из упраздненной Бабуковской, население которой составляли «одну треть кабардинцы и две трети абазинцы» [20], переселились единовременно 248 семей, в количестве 919 мужчин и 838 женщин, итого 1757 человек, которым принадлежало 330 крестьян 303 крестьянки, итого, 633 подневольных людей, а всего 2390 человек. На всех бывших жителей Волжской бригады за 1861 год сохранились подробные посемейные списки с указанием их численности и глав фамилий [21].
В смутных преданиях, сохранившихся до настоящего времени, среди жителей станицы Незлобной бытует воспоминание о поддержании с бабуковцами в течение нескольких десятилетий тесных связей, в том числе, и родственных, прерванных только после вынужденной эмиграции частей Белой армии из Крыма в ноябре 1920 года. Теории о том, что часть горцев осталась на прежнем месте либо вернулась и влилась в новую казачью общину, существуют до сих пор, что и нашло свое отражение в недавно изданной монографии, посвященной Терскому казачеству [22].
Командир Волжской бригады полковник Суходольский писал в вышеупомянутом отношении от 17 сентября 1860 года за № 548 войсковому начальству следующее: «Обращаясь к водворению новых станиц на земле бабуковцев, я полагаю, что поселить станицу близ Лысогорского поста не удобно, потому что пост этот лежит не на казачьей земле, а помещика Патерсона, следовательно, ее надо отодвинуть на несколько верст вниз по Подкумку, но в таком случае на не большом протяжении будут поселены три станицы. Георгиевская и две вновь предполагаемые, что всех их стеснит в поземельном довольствии. По моему мнению, кажется лучше водворить на бабуковской земле одну сильную станицу, а не две и не на теперешнем месте Бабуковской станицы, а версты три или четыре выше по Подкумку, потому что теперь станица расположена низком не здоровом месте и очень близко от Георгиевской станицы, что стесняет обе в поземельном довольствии. Одна станица могла бы состоять из 350 человек, 300 переселенцев с Дона, а 50 семейств Линейных казаков. Такая станица была бы достаточно сильна для несения, как строевой службы, так и земских повинностей и потом не стеснялась бы в поземельном довольствии слишком близком соседством других станиц и частных владельцев, каждой при том между двумя городами, скоро бы сделалась одной из зажиточных станиц Бригады» [23].
В станице Незлобной, жители которой в течение нескольких лет страдали от продолжительной засухи, в это время рыли глубокие колодцы, чтобы напоить домашних животных. Несмотря на то, что «вода в них была хорошая», по сведениям приходского священника владельцы «водяных мельниц порешили, переселить всю станицу на реку Подкумок, на настоящее место, которое отстоит от Золки в двадцати пяти верстах. Приговор о переселении станицы по недостатку воды, начальство приняло во внимание и в 1860 году последовало разрешение. Два года они переселялись, и церковь стояла там. В 1862 году они приступили к перенесению церковного здания, которое к радости прихожан быстро шло, и Храм почти готов был для освещения, но Богу угодно было отклонить оное на два года. Осенью 1862 года пронеслась сильная буря, от которой упал верх колокольни и колоколами на крышу Храма, пробил крышу и повредил пол… Окончены были постройкою почти через два года, и 8 ноября 1864 года была освещена Благочинным священником Михаилом Тиховым» [24].
В 1861 году, помимо заведения станиц на территории Волжской бригады, перед российским командованием стояла важнейшая задача по строительству нескольких новых казачьих поселений на Сунженской линии, таких как, станицы Воздвиженская, Нестеровская и Промежуточная [25] (последняя была переименована в Фельдмаршальскую). В подобной ситуации для скорейшего возведения домов и с целью экономии государственных средств, сэкономленных на переселении нескольких сот семей из других регионов страны, российское командование пошло навстречу пожеланиям незлобненцев.
Помимо продолжительной засухи, на землях станицы Незлобной произошло еще одно трагическое происшествие, в корне изменившее дальнейшую жизнь соседней казачьей общины. В специальном послании генерал-лейтенанту Н.А.Рудзевичу от 15 октября 1860 года за № 2564, полковник Суходольский писал «о несчастии, постигшем вверенную мне Бригаду станицы Александрийской, из коей третья часть жительских домов почти со всем имуществом истреблена пожаром. Без вспомоществования, а в особенности без льгот, трудно будет погоревшим жителям снова устроиться и поправить свои расстроенные хозяйства. Ныне я, получив предписание Вашего Превосходительства, что на земле упраздненной Бабуковской станицы весною будут поселены две станицы, куда назначить пятьдесят семей из разных станиц Кавказского Линейного казачьего войска, а из VII-ой Бригады двадцать три семьи. Пользуясь сим случаем, я почтеннейше прошу ходатайствовать Ваше Превосходительство, чтобы в означенные станицы не назначать вовсе казаков из разных станиц, а переселить туда всех погоревших александрийцев, что согласно с их собственным желанием. Таким образом, пособия и льготу назначаемые переселенцам, получат люди, обедневшие от пожара, и это дает им возможность в короткое время оправиться. Имея в виду сделать настоящее представление, я узнавал мнение самих погорельцев, и оказалось, что сто восемь семейств жителей переселиться на землю Бабуковскую.
При этом должен, честь имею донести, что до получения распоряжения на настоящее представление, я остановился с вызовом желающих переселиться на Бабуковскую землю из других станиц» [26].
В канцелярии Наказного атамана после обсуждения сложившейся ситуации со штабными офицерами Кавказской армии пришли к выводу о целесообразности доводов командира Волжской бригады и полностью согласились с его взвешенным мнением. Однако полковник Суходольский не остановился на достигнутом результате, а продолжил целенаправленно отстаивать интересы своих обедневших подчиненных. На следующий год 28 мая за № 6 он вновь обращается к генерал-лейтенанту Н.А.Рудзевичу с просьбой ходатайствовать о предоставлении срочного пособия всем казачьим семьям, которое «крайне необходимо потому, что в течение нескольких лет кряду здесь был постоянно скудный урожай хлеба, коего и остатки истреблялись саранчою, особенно в прошлом году» [27].
Здесь же следует очередная просьба с подробным изложением ситуации переселяемых пятисот четырех семей, состоящих по спискам из «мужского и женского пола 3836 душ, из коих 705 душ от одного до семи лет 3131 от семи лет и далее. На это число душ, полагая первым половинною пропорцию, в течение двух лет потребуется выдать 20901 четвертей муки, с пропорцией круп». Цифра оказалась настолько огромной, что командир волжских общин пишет о необходимости изыскания «средства к уменьшению такого значительного расхода». Следует предложение «оказать пособие в настоящее время до сбора нового хлеба, а тогда они соберут свой собственный посев, кто его сделает. Также кои вовсе не сеяли, замедлив несколько переселение, приобретут заработками хлеб в других станицах и селах». В таком случае «избегая огромного расхода на отпуск провианта, дать переселенцам взамен денежного пособия по двадцать пять рублей на каждое семейство, чтобы доставить им возможность этими деньгами прокормить семейства, хотя до нового урожая, но это пособие необходимо дать немедля, теперь же, чтобы вывести людей из затруднительного положения» [28].
Подобное предложение, отвечающее желаниям большей части казаков, также сберегало значительные государственные средства. По этой причине, вскоре, по утвержденным спискам, предоставленным от станичных правлений и заверенным полковым начальником и бригадным командиром, были выданы каждой семье по 25 рублей, а всего было получено 8300 рублей серебром. Главы семейств получили причитающиеся им деньги, о чем сохранились сведения в фонде «Войскового правления Терского казачьего войско». В силу возможного изменения написания в фамилиях некоторых согласных и гласных букв, что неоднократно случалось в соседних иррегулярных подразделениях, предоставляем копии архивных документов [29]. (См. приложение на странице 229).
Однако позднее три семьи из станицы Незлобной заявили о том, что они не получили государственное пособие на переселение. В ходе непродолжительного разбирательства выяснилось, что они действительно отделились, почему и остались за чертой утвержденных списков. Но поскольку разделение семейств на две части произошло без разрешения начальства, то, по всей видимости, главы новых хозяйств так и остались ни с чем. Зато остались полные списки, из которых видно, насколько многочисленны в то время были казачьи семьи, которые и собирали на царскую службу своих представителей.
«Воронкин Филип Фёдорович – 57 лет.
Сын его Иван – 25.
Ивана сыновья: Дмитрий – 4, Сидор – 1.
Зять его Василий Иванович Попов – 41 год.
Его сыновья: Василий – 19, Михайло – 14, Семён – 11, Пимон – 7.
Филипа племянник Артём Семёнович Воронкин – 22.
Братья его: Карп – 14, Григорий – 10, сын его Фёдор – 3.
Филипа жена Наталья Абрамовна – 55.
Ивана жена Мария Николаевна – 24.
Артёма жена Федосия Андроповна – 22 и сестра девица Александра – 18.
Григорьев Роман Иванович – 26 лет.
Брат его Иван – 19.
Романа племянник Евграф Архипович Степанец – 11.
Романа мать, вдова Марья – 59.
Жена его Настасья Андроповна – 26, их дочь Софья – 3.
Евграфа мать, вдова Наталья Ивановна – 38.
Его сестра Анисья – 13, Федосья – 8, Фиона – 5.
Говаруха Влас Тихонович – 56 лет.
Сыновья его: Гаврило – 28, Василий – 22.
Власа брат Кирил Тихонович – 51.
Сыновья его: Арсентий – 24, Илья – 16, Иван – 13, Терентий – 8.
Власа жена Анна Матвеевна – 53.
Гаврило жена Наталья Яковлевна – 21.
Кирила жена Ксения Дмитриевна – 40.
Арсентия жена Дарья Моисеевна – 20» [30].
Несмотря на разрешение российского правительства переселиться на берега Подкумка, незлобненская община во многих официальных документах Волжской бригады за 1861 год проходила как станица Бабуковская [31, 32]. По этой причине, общий сход по единодушному решению, через своих уполномоченных казачьих старейшин просил вышестоящее начальство сохранить их прежнее название на новом месте жительства. К их настоятельной просьбе присоединился и полковник Суходольский, мотивируя свое решение тем, что «жители бывшей станицы Бабуковской вели себя всегда дурно, занимались воровством и даже участвовали в злодеяниях с горским хищниками» [33]. В результате произошла многочисленная переписка между различными инстанциями, в ходе которой выяснились некоторые любопытные подробности, произошедшие в ближайших городских окрестностях Георгиевска и навсегда изменившие топографическую карту Центрального Предкавказья.
Следующий Наказной атаман генерал-майор Х.Е.Попондопулло отправил рапорт Командующему войсками Терской Области, генерал-лейтенанту князю Святополку Мирскому, полученный 15 декабря 1861 года и зафиксированный под № 4281, следующего содержания: «По Высочайшему повелению, изъясненному в отзыве исправляющего должность начальника Главного Штаба Кавказской армии генерал-лейтенанта Филипсона к бывшему Наказному атаману Кавказского Линейного казачьего войска генерал-лейтенанту Н.А.Рудзевичу от 26 октября 1860 года за № 1744, станица I-ой Бригады вверенного мне войска называется “Бабуковская”, населенная кабардинцами, по неблагонадежному поведению жителей ея и склонности их к воровству, упразднена, с исключением вовсе из войска бывших ея жителей.
На этом самом месте, где была эта станица, Высочайше разрешено поселить новую станицу из людей разных сословий, в том числе и казаков.
Но так как в продолжение переписки о поселении упомянутой новой станицы, есть вообще жители старой станицы Незлобной, по собственному их желанию изъявили согласие перейти на место бывшей Бабуковской станицы, то им одним и дозволено там поселиться.
В настоящее время все бывшие жители Незлобненской станицы почти совершенно устроились на новом месте их переселения, но станица эта по прежнему носит название “Бабуковской”, как значится это в приказе по Военному ведомству, от 10 ноября 1860 года за № 253.
Жители бывшей Бабуковской станицы азиатского происхождения всегда пользовались недобрым именем в окрестностях их поселения и с названием этой станицы соединяются в памяти окрестных жителей самые неприятные воспоминания, а потому теперешние жители ея, все русского происхождения, не желая чтобы над ними тяготело прежнее название станицы, известное своею дурною славою, убедительнейше просят ходатайства, об именовании их нынешней станицы “Бабуковской” – по имени той, из которой они тогда переселились “Незлобною”.
Вследствие полученного о том донесения бригадного командира полковника Суходольского за № 1843, почтительнейше донося Вашему Сиятельству, честь имею просить милостивого ходатайства Вашего о переименовании вновь поселенной Бабуковской станицы в “Незлобною” (подчеркнуто в тексте - авторы). Во внимание к вышеизложенной и совершенно справедливой просьбе теперешних ея жителей.
№ 10131. 8 декабря 1861 года. Город Моздок» [34].
В ходе дальнейшего решения вопроса о переименовании станицы, квартирмейстер Кавказской армии генерал-майор Зотов 29 января 1862 года сделал соответствующий запрос за № 97 из города Тифлиса начальнику штаба войск Терской Области, следующего содержания: «В рапорте от 5 января сего года за № 5, Ваше Превосходительство по поручению командующего войсками, просите ходатайствовать господина Начальника Главного Штаба о переименовании “Бабуковской” станицы, в станицу “Незлобную”, на том основании, что нынешнее народонаселение станицы Бабуковской состоит исключительно из жителей Незлобной станицы.
Предварительно доклада Главнокомандующему Кавказской армии содержится рапорт Вашего Превосходительства за № 5, генерал-лейтенант Карцов во избежание могущего произойти недоразумения, поручил мне просить уведомлению Вашего:
1) Действительно ли жители Незлобной станицы переселились в бывшую Бабуковскую станицу, так как согласно отзыву генерал-лейтенанта графа Евдокимова от 13 января за № 224, сию последнюю станицу имели водвориться жители станицы Нижнеподгорной в числе ста пятидесяти семей, и об изменении этого предположения не имеется в Главном штабе никакого уведомления. Казаки же станицы Незлобной, согласно того же отзыва графа Евдокимова за № 224 имели быть водворены вместе с казаками станицы Александрийской в новую казаками станицу Лысогорскую;
2) Выселились ли действительно из станицы Незлобной все жители, и если нет, то, сколько семейств осталось на прежнем месте жительства;
3) Сколько дворов осталось в станицах Александрийской и Нижнеподгорной за выселением из них казаков в новые станицы» [35].
На этот запрос Наказной атаман Х.Е.Попондопулло дал обстоятельный ответ из города Моздока начальнику штаба войск Терской Области генерал-лейтенанту Радецкому в марте 1862 года за № 2038, следующего содержания: «Вследствие запроса Вашего Превосходительства от 31 марта/7 февраля текущего года за № 353 честь имею уведомить:
1) При исправлении разрешения у Командующего войсками Кубанской и Терской Областей о переселении станицы всей Незлобной, Нижнеподгорной и ста восьми семей из Александрийской в назначенные к устройству на землях бывшей Бабуковской станицы две новые станицы, предположение было такого рода: Незлобную станицу, как заключающую в себе двести тридцать восемь дворов поселить в полном составе – отдельною станицею, а станицу Нижнеподгорную, состоящую из ста пятидесяти восьми дворов для одинакового состава народонаселения с упомянутою первою станицею, поселить вместе со ста восемью семействами Александрийской станицы на другом месте.
Согласно с этим предложением Его Сиятельство господин генерал-адъютант граф Н.И.Евдокимов в предписании ко мне от 13 января 1861 года за № 228, между прочим, изволил назначить для ста восьми Александрийских семей местом поселения станицу Лысогорскую. Этим разрешением само собой определялось и поселение в той станице жителей станицы Александрийской, так как в этом новом своем составе она была несколько более народонаселения против станицы Бабуковской, куда поступили все вообще жители станицы Незлобной.
Таким образом, согласно с желанием самих жителей и принимая в расчет небольшое расстояние новых мест поселения, от старых станиц александрийские и нижнеподгорненские жители водворены на ближайшей к ним местности в станице Лысогорской, а жители станицы Незлобной в полном их составе, поселены была на месте бывшей станицы Бабуковской, которая также находится в близком от Незлобной расстоянии.
Распоряжение это имело основанием, во-первых, то, что посредством такого переселения старых станиц на назначенные им графом Н.И.Евдокимовым места, жители были избавлены от более дальней перевозки своих строений и всего хозяйства, если бы они поступили на назначенные им прежде поселения. И, во-вторых, и самое главное то, что если бы переселили семейства Александрийцев на бабуковские земли, то они не имели бы никакой земли, ни угодий на этой местности, по отделению и черезполосностью земель, совершенно в других станицах прилегающих к участкам бабуковской земли, тогда как, назначив александрийцев и нижнеподгорнененцев в Лысогорскую станицу – из них получили в свое владение те же самые земли от Александрийской станицы, по смежности ея границы с назначенною Лысогорской станице, коими они и прежде пользовались.
Вот причины, по которым было сделано назначение к переселению жителей Александрийской и Нижнеподгорненской станиц в Лысогорскую, и жители станицы Незлобной в бывшую Бабуковскую.
2) Хотя станица Незлобная вся, без исключения, выселилась в новую станицу Бабуковскую, не оставив на прежнем месте жительства никого и ничего.
3) Нижнеподгорнененские жители также все, без исключения, перешли в новую станицу Лысогорскую, вместе с ними переселились туда же и сто восемь семей александрийцев, за исключением которых, в настоящее время, в Александрийской станице осталось только на лицо – сто тридцать два семейства» [36].
Позднее, во время размежевания земель между разделившимися казачьими общинами станиц Александрийской и Лысогорской, переселенцы оказались более предприимчивые. Их уполномоченный Павел Семёнов передал собранные деньги и золотые вещи «богу земли и леса». В результате, лучшие земельные угодья «от Лысой горы до берегов Кумы» были навсегда изъяты из юрта станицы Александрийской и предоставлены лысогорцам, о чем еще долго бытовали шутливые байки [37].
После выяснения всех обстоятельств, «временно исправляющий должность генерал-квартирмейстера» окончательно согласился на переименование казачьей станицы Бабуковской [38], что и нашло свое отражение в отдельном приказе по Кавказской армии от 22 апреля 1862 года за № 181. В нем всем частям объявлялось: «Наименование “Бабуковская” данное приказом по армии от 19 декабря 1860 года за № 561, станицы поселенной в прошлом году на месте существовавшей прежде Бабуковской станицы отменяется и нынешней Бабуковской станице присваивается наименование “Незлобная” [39].
Вскоре, 20 июля в отдельном приказе за № 133 по Терскому казачьему войску, генерал-майор Х.Е.Попондопулло объявил: «Присвоено приказом по Армии от 22 апреля этого года за № 181 Бабуковская станица, наименование “Незлобная” удостоилась Высочайшего Государя Императора утверждения. Об этом объявляю по вверенному мне Войску» [40].
Всего же в 238 незлобненских семьях, согласно официальным данным за 1861 год, значилось уже 6 урядников и 105 нижних чинов «состоящих в комплекте строевых частей», но без единого офицера. Один казак находился в командировке «по внутренним управлениям» и 49 юношей были готовы пополнить сотни. Также, на льготе состояло 3 урядника и 129 казаков, а «на внутренней службе и отставных не могущих нести строевую службу по неспособности от 20 до 60 лет и более» – 8 урядников, 121 рядовой и 308 мальчиков. Итого 730 мужчин и 687 женщин, а всего 1417 человек «казачьего сословия». Вместе с прочими лицами в станице Незлобной проживало 1460 жителей, то есть всего 43 человека различных возрастов и социального статуса, не входящих в списки Военного министерства [41]. (См. приложение, таблица № 37).
Однако в церковной «Летописи о Михайло Архангельской церкви станицы Незлобной» за этот же год говорится о 656 представителях мужского и 580 женского пола, итого 1236 прихожан [42]. (См. приложение, таблица № 12). По сравнению со сведениями командира I-ой Волжской бригады Терского казачьего войска полковника Суходольского, разночтение составляет 224 человека. Такая же ситуация наблюдается относительно численности родившихся и умерших, а также о количестве бракосочетаний, что, по всей видимости, связано с общим количеством людей, посетивших церковь в начале 1861 года, в число которых входили и помещичьи крестьяне, проживающие за пределами станичных земель [43, 44]. (См. приложение, таблицы №№ 12, 37).
По поводу деревянной церкви в станице Незлобной необходимо добавить, что еще в 1844 году из полковых сумм на ее окончательное устройство было единовременно выделено 500 рублей в серебряном эквиваленте [45]. В дальнейшем полковник Суходольский запросил мнение Главного священника Кавказской армии о переносе религиозных сооружений из станиц Незлобной и Нижнеподгорной. На что 15 мая 1861 года за № 1204 Войсковое правление Терского казачьего войска информировали о его безусловном согласии и предупреждении им Благочинного I-ой бригады священника Михаила Тихова [46].
После чего в Тифлисе было принято ожидаемое решение. Поскольку «священники Нижнеподгорной и Незлобной станицы, кои не имеют в тех станицах собственные свои дома, изъявившие со своими прихожанами также переселяться на новые места» Главнокомандующий Кавказской армии, несмотря на то, что они как служители религиозного культа, «назначенные в станицы передовых линий» имеют высокое «жалованье по 200 рублей в год» [47], приказал срочно выдать «из Войсковых сумм… в пособие на первоначальное устройство, каждому по 285 рублей 71 копеек серебром [48]. Помимо этого, священнослужителям устанавливалось «жалованье на первый год по 500 рублей и на устройство в сказанных станицах молитвенных и общественных домов и на непредвиденные расходы по 1500 рублей». Всего же, общая сумма правительственных расходов на перенесение и обустройство двух новых казачьих станиц составила 6142 рубля 85 копеек серебром [49].
Однако на этом история с переселением незлобненской общины на современное место у Подкумка не закончилась, а вскоре получила свое неожиданное продолжение, потребовавшее экстренного вмешательства чинов из самых высоких имперских кабинетов. Дело в том, что после отмены крепостного права в России, многие обездоленные семьи и не только крестьянские, устремились на Северный Кавказ в поисках свободных земель и лучшей жизни [50].
В результате, в 1863 году «на жительство в старой станице Незлобной при реке Золке» на землях Терского казачьего войска обосновались 117 семей, состоящих из 434 мужчин и 406 женщин, всего 840 человек различного возраста [51]. По мнению начальника станицы Георгиевской урядника Гринёва «люди грубые, непослушные, никому не подвластные и среди себя старшего никого не имеют» [52].
В 1865 году на месте покинутого селения самовольно обосновались уже 193 семьи из различных регионов страны, в которых насчитывалось 600 мужчин и 544 женщины, всего 1144 человека [53]. (См. приложение, таблица № 82). К 25 апреля 1866 года их количество составило: мужчин – 652, женщин – 572, итого 1224 человека [54], что больше соответственно на 52 и 28, а всего на 80 человек, по сравнению с прошлым годом. На них сохранились подробные посемейные списки в делах канцелярии Терского казачьего войска с указанием всех названных ими фамилий [55].
В ходе дальнейшего подробного разбирательства выяснилось, что начальник станицы Незлобной сотник Хлебников, несмотря на запрет командира 1-го Волжского полка войскового старшины Малыги, разрешил прибывшим поселенцам заниматься «сенокосом и пастьбою скота». Более того, он по собственной инициативе «допустил крестьян приобрести для себя покупкою у незлобненских казаков восемьдесят два дома, из оставшихся там и еще не переведенных на новое место жительства, или брошенных по негодности. В довершении всего, Хлебников разрешил крестьянам производить распашку земли, посев хлеба и отопление их домов сухим валежником из местных участков с взысканием с них за вспашку десятины земли: мягкой – 60 копеек, а тяжелой по 1 рублю серебром, за пастьбу скота с каждой головы по 5 и 10 копеек, за отопление с каждого семейства по 1 рублю 50 копеек» [56].
В своих позднейших рапортах начальник станицы сообщил в Войсковое правление Терского казачьего войска, что, во-первых, он «собрал в 1863 году – 88 рулей 11 копеек за сенокошение и пастьбу скота и они причислены в общественные суммы (станицы Незлобной - авторы), а во-вторых, что за тоже собрано 52 рубля 66 копеек, куда они поступили не объяснил. За распашку земли и отопление жилых помещений с крестьян денег не взыскано». Но как из его донесений видно, что всего «распахано было и засеяно 130 десятин, сена накошено сорок четыре стога, скота паслось двести двадцать семь голов» [57].
Вместе с тем, незлобненское станичное правление 16 апреля 1866 года за № 189 сообщало в специально созданную «Комиссию о самовольном заселении бывшей станицы Незлобной разными людьми, не принадлежащими войсковому сословию», что часть полученных финансовых средств с поселившихся крестьян на реке Золке была «употреблена на постройку приходской церкви» [58]. Немного ранее, 27 декабря 1865 года община станицы Незлобной вынесла “Приговор”, по которому просила разрешения вырубить разведенный лес на берегу реки Золки для строительства хозяйственных заведений на новом месте. Лишь только после того, как было установлено незаконное уничтожение крестьянами лесонасаждений, помощник начальника Терской Области 13 февраля 1868 года позволил незлобненцам «свои рощи и сады, с тем однако ограничением, чтобы деревья молодые и кусты не были вырублены окончательно, чтобы в последствии они снова произрастили лес, и чтобы за не допущением совершенного уничтожения оставленных молодых деревьев и кустарника имелось и со стороны ближайшего к оному месту начальства, по возможности строгое наблюдение, подвергая в случае открытия виновных законной ответственности» [59].
Упомянутый “Приговор” общества станицы Незлобной ценен еще и тем, что в нем приведен полный список казаков, подписавших его. Он, однако, частично отличается от «Имянного списка I-ой Бригады Терского казачьего войска, 1-го Волжского полка жителям бывших станиц Незлобной, переселяющихся в станицу Бабуковскую…» на получение пособия в двадцать пять рублей, за сентябрь 1861 года. В нем представлены следующие фамилии: «Старики-урядники: Михайло Мартынов, Афанасий Чуркин, Григорий Панов, Данило Клоков, Емельян Юрченко, Иван Звонников, Никита Данченко, Никифор Емаев, Матвей Богданов, Матвей Микиташкин, Мирон Савин, Николай Воробьёв, Аликсей Позин.
Старики-казаки: Михайло Петинов, Дмитрий Криволапов, Степан Лысенко, Анастас Лукьянов, Савелий Горелков, Герасим Мендель, Константин Мартынов, Марко Жухавин, Иван Чеплышин, Елисей Порамонов, Никита Сидоров, Анисим Юрченко, Федор Адов, Иван Климов, Тихон Сидоров, Денис Рибецкий, Василий Екимцев, Егор Беляев, Иван Мищенко, Калина Тесленка, Андрей Колобов, Афанасий Новосельцев, Иван Савин, Никита Савин, Павел Шатохин, Тимофей Щепкин, Иван Авчинников, Платон Щукин, Михайло Калина, Иван Калина, Филип Воробьёв, Иван Мухортов, Кирило Говаруха, Антон Ивашин, Дмитрий Проценко, Владимир Журавлёв, Федор Комарцев, Ларион Косов, Василий Фигурин, Кондрат Колпаков, Максим Сонин, Андрей Шариков, Григорий Филатов, Клим Пешка, Николай Воробьёв, Василий Колпаков, Артем Воронкин, Денис Чеплыгин, Иван Верейкин, Иван Растов, Поликарп Богданов, Пётр Самсонов, Савелий Голота, Ларион Голота, Ларион Пенкин, Фалилей Попов, Степан Матвиенко, Никифор Татаринцев, Семен Трубаев, Терентий Бородин, Денис Колпаков, Трафим Красников, Константин Агибалов, Фёдор Белый, Викентий Понарин, Константин Борыбин, Евдоким Гавшин, Трофим Корнаух, Василий Екимцев, Лаврентий Клюлаенко и Терентий Марков.
Судьи: М.Глобцев, А.Емаев.» [60]. Итого 2 почетных судьи, 13 урядников и 71 казак, а всего 86 мужчин, пользовавшихся полным доверием и уважением станичников.
Что касается самовольно поселившихся людей на месте покинутой станицы, то царское правительство приняло жестокое решение. Так, многочисленные семьи, стремившиеся прочно обосноваться на новом месте, уже имеющие домашние постройки и приступившие к хозяйственным работам, соглашавшиеся вносить установленную арендную плату, были насильственно выселены с земли, принадлежащей Терскому казачьему войску. Из штаба Кавказского военного округа 17 мая 1867 года на имя Наказного атамана пришло распоряжение за № 1123. В нем говорилось, что «Его Императорское Высочество приказать изволил тех из людей водворившихся на землях станицы Незлобной, которые могут остаться на Кавказе и в поселении которых не может встретиться законных препятствий, на земли селений Нугут, Султанского или Крым-Гиреевского» [61].
На следующий год Войсковое правление Терского казачьего войска специальным отношением за № 3622 от 13 мая информировало начальника штаба Кавказского военного округа о следующем: «Государственные крестьяне и отставные солдаты самовольно водворившиеся на земле бывшей станицы Незлобной, в настоящее время выселены все, а находившиеся там команда казаков при офицере, по распоряжению бригадного начальства отпущены к полку, кроме одного урядника и шести казаков оставленных до времени на месте, для наблюдения за не позволением кого-либо вновь водворится в поселке» [62]. После чего, бывшие юртовые земли станицы Незлобной, разделенные на пять участков сразу же поступили в «Войсковой запас» и были переданы сотнику 2-го Волжского полка Горепекину в оброчное содержание, сроком на три года с 20 мая 1867 года, «но не под распашку», а «с правом сенокошения и пастьбы скота, с платою в доход Войска по 302 рублей 82 копеек в год» [63].
Впоследствии на берегу реки Золки в 1880 году был образован небольшой крестьянский поселок Незлобный. Первоначально, по разрешению начальства, в нем поселились двадцать шесть семей, состоящих из 199 человек, разновременно прибывших из Таврической, Курской, Уфимской, Екатеринославской и Харьковской губерний [64]. А уже через восемь лет поселение, по обоюдному согласию, переименовали в станицу Урухскую, которая находилась на расстоянии восемнадцати верст от «базара в Георгиевске» [65].
Таким образом, в 1861 году после продолжительной засухи сформировавшаяся казачья община станицы Незлобной в полном составе переселилась на земли упраздненного поселения северокавказцев, где и находится до настоящего времени. Вместе с деревянной церковью и каменным фундаментом под нею, незлобнецы перевезли и многие хозяйственные постройками на новое место. Оставленное же имущество частично уступили крестьянским и солдатским семьям, прибывшим из различных уголков страны и самовольно обосновавшимся на берегах опустевшей Золки.
Одновременно, по решению военных властей в 1861 году произошло основание станицы Лысогорской в нескольких верстах от одноименного кордонного поста. В ней поселились жители бывшей станицы Нижнеподгорной и большая часть александрийцев, потерявших свое имущество в результате катастрофического пожара. За счет переселения на новые места, все казачьи семьи, согласно предоставленным станичным начальством спискам, получили небольшое денежное пособие от российского правительства и определенные льготы по службе, что и позволило им восстановить свои пошатнувшиеся хозяйства.
Станица Бабуковская, населенная «кабардинцами и абазинами», долгое время входившая в состав Волжского полка, по единодушному желанию жителей была навсегда исключена из списков Военного министерства. Большая часть бабуковцев расселилась по аулам Большой Кабарды и со временем полностью слилась с родственными народами. Вместе с тем, их наследники сохранили ясные воспоминание о казачьей службе своих предков в наиболее напряженный период военных действий. Крестьянские и солдатские семьи, обосновавшиеся на земле, принадлежащей Терскому казачьему войску на месте бывшей станицы Незлобной, без разрешения Кавказского начальства, были в принудительном порядке отправлены в мало заселенные степные районы. Вскоре они окончательно устроились в казенных селениях и внесли свой неоценимый вклад в дальнейшее освоение земель Центрального Предкавказья.
3.2. Особенности жизни и быта волжских казачьих станиц
После окончания масштабных военных действий на Северном Кавказе, повседневная жизнь во всем регионе претерпела значительные изменения. Казачьи общины I-ой бригады Терского казачьего войска не остались в стороне от этого процесса, тем более что во всей стране начались грандиозные перемены, обусловившие прорыв России во многих областях. В 1864 году численность волжских станиц составила 13403 мужчины и 12519 женщин, итого 25922 жителя Военного ведомства, а вместе с прочими сословиями 26411 человек [66]. (См. приложение, таблица № 84). Всего за один год количество мужского казачьего населения возросло на 725 и женского на 575, итого на 1300 жителей и составило 24622 человека. При этом 1 казак был исключен из своей общины, а 15 человек поступили в подчинение бригадному командиру [67, 68]. (См. приложение, таблицы №№ 38, 84). Но в годовом отчете командира бригады подчеркивалось, что увеличение численности народонаселения произошло «от рождения» [69]. Они проживали в четырнадцати станицах, которым составили краткую характеристику, сохранившуюся в фонде «Войскового хозяйственного Правления Терского казачьего войска», после предписания за № 1087, полученного командиром I-ой Волжской бригады из управления генерал-квартирмейстера Кавказской армии 13 июня 1861 года [70].
«Саблинская устроена в 1789 году при реке Сабли просторными дворами без огорожи плетнем, которая находится в посредственном состоянии.
Александрийская устроена в 1785 году при реке Куме просторными дворами без огорожи кругом плетнем, находится в посредственном состоянии.
Верхнеподгорная устроена в 1785 году при реке Куме просторными дворами без огорожи плетнем, находится в хорошем состоянии.
Георгиевская устроена в 1830 году при реке Подкумке просторными дворами без огорожи плетнем, находится в хорошем состоянии.
Незлобная устроена в 1862 году при реке Подкумке просторными дворами без огорожи плетнем, находится в хорошем состоянии (выделено нами - авторы).
Лысогорская устроена в 1862 году при реке Подкумке просторными дворами без огорожи плетнем, находится в хорошем состоянии.
Новопавловская устроена в 1848 году при реке Куре просторными дворами, огорожена кругом плетнем с вырытым близ нее рва, находится в хорошем состоянии.
Марьинская устроена в 1829 году при реке Малке просторными дворами без огорожи плетнем, находится в хорошем состоянии.
Горячеводская устроена в 1825 году при реке Юце просторными дворами без огорожи плетнем, находится в хорошем состоянии.
Зольская устроена в 1849 году при реке Золке просторными дворами, огорожена кругом плетнем с вырытым близ нее рва, находится в хорошем состоянии.
Железноводская устроена в 1843 году при железноводских минеральных источниках просторными дворами, находится в хорошем состоянии.
Кисловодская устроена в 1825 году при реке Подкумке просторными дворами без огорожи плетнем и находится в хорошем состоянии.
Ессентукская устроена в 1825 году при реке Бурукте просторными дворами без огорожи плетнем и находится в хорошем состоянии.
Боргустанская переселена в 1860 году при реке Бурукте просторными дворами без огорожи плетнем и находится в хорошем состоянии» [71].
В 1865 году в волжских станицах насчитывалось 1290 каменных и 3035 деревянных строений, итого, 4325 домов, что больше предыдущего, соответственно на 18 и 263 жилые постройки. Из них в станице Незлобной располагалась 1 церковь, 2 хлебных магазина, 2 лавки, 264 дома и 2 «станичных управления и других учреждений», одно из которых было каменное, итого, 1 каменное строение и 270 сооружений из дерева [72]. (См. приложение, таблица № 40).
По сведениям полковника Ф.Ф.Федюшкина за 1865 отчетный год в иррегулярной бригаде насчитывалось войсковых домов каменных – 5, деревянных – 2, деревянный мост – 1. Общественных деревянных строений значилось: церквей – 15, молитвенный дом – 1, часовня – 1, мечеть – 1. Кроме того, хлебных магазинов – 27, из них 2 каменных, станичных и других учреждений – 29, из них только 8 каменной кладки, а также 1 каменная баня, мостов – 16, из них 7 каменных и в отсутствие речных паромов, была возведена надежная переправа «плотинная» - 1. К частновладельческим строениям относились 1141 каменных и 2812 деревянных домов, 4 каменных и 13 деревянных торговых станичных лавок, 82 каменные и 86 деревянных бань, а также 49 деревянных мельниц. Всего же на территории Волжской казачьей бригады насчитывалось 1307 каменных и 3045 деревянных строений, итого 4352 дома [73].
При этом необходимо отметить, что жилых домов было больше всего на территории Терского казачьего войска, а каменные бани находились и функционировали только в волжских станицах. Однако кроме представленных строений в Волжской бригаде в примечании еще отмечены: «на войсковой земле постов и резервов – 12, из них 1 каменный, 4 деревянных, 8 устаревших и содержанных казаками с употреблением денег из станичных сумм на покупку тех материалов, коих нельзя приобрести собственными средствами казаков» [74].
В этих дома, во всех волжских станицах проживало 3195 семей. Из них в незлобненской общине насчитывалось уже 245 семей, что немного уступает крупным станицам бригады, а именно Горячеводской и Ессентукской, где соответственно зафиксировано 306 и 462 семьи. Численность же казачьего населения в 1865 году составила 13334 мужчины и 12550 женщин, итого 25884 жителя. В станице Незлобной, несмотря на трудности переселения, на новом месте обжились 828 казаков и 807 казачек, итого 1635 человек обоего пола [75]. (См. приложение, таблица № 85).
Помимо них уже во всех волжских станицах, без исключения, постоянно проживали представители «посторонних сословий», что позволяет говорить о дальнейшем заселении и освоении отдаленного края. Так, в официальных документах отмечено 329 мужчин и 162 женщины, итого, 491 человек. Не считая небольшой станицы Железноводской, где было всего 30 семей и 2 иногородних, в станице Незлобной поселилось всего 5 мужчин и 2 женщины, итого 7 человек. Всего же на землях двух полках Волжской бригады Терского казачьего войска зафиксировано 26375 людей обоего пола из различных сословий [76]. (См. приложение, таблица № 85).
Дальнейшую численность населения станицы Незлобной в пореформенный период можно проследить из подробной «Летописи о Михайло Архангельской церкви станицы Незлобной». Служитель церкви подробно сообщает о количестве всех прихожан, о родившихся и умерших, большая часть из которых принадлежала к войсковому сословию. В то же время, между церковными данными о жителях ходивших на церковные службы и официальными документами Волжской бригады за 1865 год есть существенные различия [77, 78]. (См. приложение, таблицы №№ 12, 85).
Вплоть до 1903 года имеется возможность проследить количество церковных браков, ежегодные радостные и печальные события в семьях станицы Незлобной. Можно определить численность прихожан и до 1904 года, но с учетом необъяснимых пока поправок на церковные сведения. Имеющиеся в нашем распоряжении статистические материалы из печатных изданий начала прошлого столетия, получаемые редакцией из государственных областных учреждений, в очередной раз показывают несоответствие в статистике. Так, в Терском календаре сообщается о 510 дворах и «душ обоего пола» – 3300, а также «в церковном хуторе станицы Незлобной» было построено еще 6 домов, в которых проживали 38 человек, итого 516 жилых строения и 3338 людей [79]. В материалах священнослужителей за этот же календарный год говорится о 2507 прихожанах [80]. (См. приложение, таблица № 12).
К 1907 году количество дворов в станице Незлобной сократилось до 486 [81], а к 1914 году население возросло до 4633 «жителей обоего пола» [82]. Таким образом, за семь лет численность домов уменьшилась на 30 жилых строений, что свидетельствует о материальных затруднениях среди станичников. А количество жителей, в число которых входило и “иногороднее” население, увеличилось на 1295 человек, что позволяет судить о наличии рабочих мест на местных обрабатывающих предприятиях и железнодорожной станции.
В церковно-приходской «Летописи» дополнительно сообщается о том, что в 1910 году в станице Незлобной насчитывалось «3222 обоего пола» из них «крестьян – 252 человека обоего пола». Во время империалистической войны численность жителей не сократилась, а увеличилась, и в 1916 году достигла уже 3684 мужчин и женщин [83]. Поскольку основная масса казачества призывного возраста находилась в окопах на германском фронте, то помимо естественного прироста прихожан, можно предположить увеличение рабочих на железнодорожной станции, задействованных на обслуживании все возрастающего количества грузопотока.
В числе показанных ранее зданий на территории Волжской бригады находились и школы. К 1866 году во всех станицах, кроме Железноводской, были построены и функционировали начальные учебные заведения [84]. (См. приложение, таблица № 42). Среди них состояло и «мужское училище для обучения малолетних офицерских и казачьих детей», в которых проходили обучение 395 казачат под присмотром 14 педагогов [85]. Не вызывает сомнения, что в течение ряда предыдущих лет десятки, если не сотни, молодых людей получили азы образования в полковых и станичных школах либо у наиболее грамотных жителей казачьих станиц.
Первые известные нам документальные сведения о наличии школ в станицах волжских казаков относятся к 1844 году. Так, в «Ведомости о состоянии полковой экономической суммы Волжского казачьего полка с 1 сентября 1843 года по 1 сентября 1844 года» сообщается о выдаче «учителю Восуенскому за обучение грамоте малолетних детей полка сего за сентябрь, октябрь, ноябрь, декабрь 1843 года, январь, февраль, март, апрель и май 1844 года» – 107 рублей 12 копейки серебром. А также «на покупку учебных книг и прописей для пятидесяти мальчиков, обучающихся грамоте в полковом училище» выделили 61 рубль 42 копеек серебром и «на выписания издаваемого по Высочайшей воле журнала для чтения воспитанникам военно-учебных заведений за истекший год для школы сего полка» потратили 5 рубля 10 копеек серебром. Всего на нужды образования расходы составили 173 рубля 65 копейки в серебряном эквиваленте [86]. (См. приложение, таблица № 41).
Уже в 1844 году во все иррегулярные подразделения были направлены запросы о «молодых людях», желающих продолжить обучение в Харьковском университете. В станицах местные начальники информировали жителей о предоставленной возможности, о чем командир Волжского полка Евдокимов рапортовал Наказному атаману. К сожалению, не совсем ясно нашлись ли среди волжской молодежи абитуриенты [87], но сам этот факт красноречиво свидетельствует о стремлении военного командования подготовить грамотных специалистов из числа порубежного казачества.
В это же время уже во всех полках Кавказского Линейного казачьего войска функционировали учебные заведения. При этом, в отличие от некоторых соседних подразделений, в Волжском полку еще не завели станичных школ, но также, как и в большинстве образовательных учреждениях, обучение учащихся проводил только один педагог. Исключение составляли восемь небольших школ, в недавно образованном Владикавказском полку, в которых учителей было всего четверо, а занятия в остальных, по всей видимости, проводили наиболее грамотные люди из числа казачества. Всего же во всех полковых и станичных школах под бдительным присмотром 21 должностного лица, получавших соответственное жалованье, обучение проходили 59 офицерских и 930 казачьих детей, всего же 989 человек [88]. (См. приложение, таблица № 86).
Именно в станичных школах Владикавказского казачьего полка, несмотря на значительные трудности, связанные с обустройством на новом месте, количество учащихся на душу населения было выше всего по Войску. В примечании к представленной таблице говорится, что «по народонаселению в казачьих полках состоящему учащихся: Кавказском из 210 один человек, Кубанском – 104, Хопёрском – 124, Волжском – 147, Ставропольском – 87, Горском – 110, Моздокском – 89, Гребенском – 40, Кизлярском – 88, Владикавказском – 19». Из чего следует, что положение с образованием подрастающего поколения в станицах волжского полка оставляло желать лучшего, а хуже было только в станицах Кавказского казачьего полка [89].
Вскоре ситуация с открытием новых учебных заведений в городах, крестьянских селах и казачьих станицах заметно изменилась к лучшему, что связано с плодотворной деятельностью графа М.С.Воронцова. Императорский наместник, в первую очередь, создал единую систему управления всеми учебными заведениями в обширном крае и напрямую подчинил их себе. Во-вторых, он добился приема кавказских студентов на восточное отделение Санкт-Петербургского университета, а затем и в другие высшие учебные заведения, в том числе и зарубежные. В-третьих, выделялись специальные стипендии уроженцам Кавказа для адаптации к новым условиям и повышения собственных знаний. Со временем, благодаря неустанным хлопотам Михаила Семеновича, «стала намечаться последовательная линия – предоставление кавказской молодежи льгот и уступок» [90]. А пока же происходила “вербовка” выпускников восточных отделений в столичных городах для работы учителями в селениях на передовой линии и создавался фундамент из крепких педагогических кадров.
В 1845 году с введением нового «Положения» о Кавказском линейном казачьем войске была утверждена единая образовательная программа для всех казачьих полковых школ от Черного до Каспийского морей (каждая рассчитана на 50 учеников). Предполагалось изучать следующие науки: закон божий, грамматику, арифметику, чистописание и рисование. Учителей живописи повсеместно не хватало, поэтому этот предмет практически не велся, и еще долгое время местная детвора была лишена возможности постичь искусство рисования. В каждой школе планировалось иметь по три преподавателя: «одного по закону божию, другого по грамматике и арифметике, и третьего по чистописанию и рисованию. Им определено содержание в год: первому 42 рубля 90 копеек; последним по 35 рублей» [91].
Однако грамотных учителей на отдаленной российской окраине, в районе систематических кровопролитных стычек, катастрофически не хватало [92]. Студенты из северокавказского региона, отправленные на обучение в лучшие учебные заведения страны, еще не успели получить образование и не могли приступить к преподавательской деятельности на родине. Поэтому прошел не один учебный год, прежде чем количество хорошо подготовленных педагогов и учеников в станицах Кавказского Линейного казачьего войска стало соответствовать установленным общероссийским программам и требованиям.
Следует отметить, что во время долголетнего правления самодержца Николая I только Кавказскому линейному казачьему войску было выделено сорок две вакансии за войсковой счет для учебы «в посторонних учебных заведениях, как-то университетах, медико-хирургической академии, училища правоведения, в лесном и межевом институте, в горном корпусе, строительном училище, Московском коммерческом училище, кадетских корпусах и военных училищах, в гимназиях, в фельдшерских школах, институтах и т.п.». В 1850 году в казачьих станицах на Северном Кавказе существовало уже шестнадцать полковых и столько же станичных училищ, в которых в общей сложности обучалось различным наукам 1171 учеников [93].
Комплекс предпринятых мер в Кавказском Линейном казачьем войске имел свои положительные последствия, и уже 1857-1858 годах на территории волжских общин насчитывалось две полковые и четыре станичные школы. В них педагогическую деятельность вели 6 опытных учителей, а количество учеников возросло до 200 человек. При этом «все учащиеся поведения хорошего и учатся прилично» и здесь же добавлялось, «что число грамотных со временем будет достаточно для бригады» [94, 95].
К 1860 году ситуация в волжских общинах еще более улучшилась. В полковых училищах и станичных школах преподавали уже 14 человек, а занятия регулярно посещали 398 учеников. Таким образом, всего за два года педагогический коллектив возрос более чем вдвое, и учащихся стало на 198 человек больше [96]. Это, в первую очередь, позволяет судить об изменении ситуации в области образования ближе к окончанию долголетней войны на Кавказе. На следующий учебный год, при том же количестве педагогов, количество школяров сокращается на 22 человека и остается при образовательных учреждениях 376 детей. Однако в 1861 году в Ставропольской губернской гимназии проходили обучение 3 ученика из волжских станиц и еще 9 мальчиков получали образование в различных училищах, возможно, в юнкерских и артиллерийских [97].
Всего же в станицах I-ой Волжской Бригады Терского казачьего войска в 1861 году проживало, помимо юношей, готовых на военную службу, в офицерских домах 38 и в семьях нижних чинов 5099 мальчиков, итого 5137 казачат [98]. (См. приложение, таблица № 37). То есть, в волжских станицах школу посещал в возрасте от 1 года до 17 лет каждый тринадцатый ребенок и это, если не учитывать юношей, обучающихся различным наукам в посторонних заведениях за пределами своих станиц. Подобная статистика выглядит довольно неплохо для того времени, с учетом того, что большая часть населения страны вообще не посещала школ и оставалась неграмотной.
В 1861 году во время разделения Кавказского Линейного казачьего войска на две части, также как и с количественным составом Лейб-гвардейских сотен в столице империи, произошло определение числа вакансий в учебных заведениях страны для терцев и кубанцев. В «Строительное училище главного управления путей сообщения и публичных зданий», в «Императорский Московский Университет», в «Институт корпуса инженеров путей сообщения» и в «Аудиторское училище» выделялось по 1 учебному месту. В «Кадетские корпуса» оставалось 3 места, в «Школе Кавказских межевщиков» – 8, в «Ставропольской женской гимназии Святой Александры» – 9 и в «Ставропольской губернской гимназии» – 10. Всего на Терское казачье войско приходилось 33 места для юношей и 10 для девушек, итого 43 офицерских детей ежегодно могли проходить обучение за счет бюджетных средств [99]. (См. приложение, таблица № 87).
На момент разделения единого казачьего Войска, терцы использовали все свои вакансии, за исключением одной женской. Более того, в «Аудиторском училище» и в «Ставропольской губернской гимназии», где обучение проходили 3 юноши из волжских станиц, количество обучающихся было, соответственно, больше на 1 и 7 человек, что позволяет судить о востребованности учебных мест для общин Терского войска. Всего же в 1861 году из северокавказских станиц в различных образовательных учреждениях страны, в том числе и в лучших высших учебных заведениях, обучение проходили 87 юношей и 30 девушек, всего же 117 человек, проходящих по спискам Военного министерства [100]. (См. приложение, таблица № 87).
В 1864 году на территории Волжской бригады Терского казачьего войска преподавательскую деятельность осуществляли 15 учителей, у которых получали основы начального образования 395 детей из офицерских и казачьих семей. О высоком уровне профессиональной подготовки некоторых педагогов говорит тот факт, что уже в 1865 году представитель волжского казачества продолжил образование в старейшем российском вузе – Московском университете. Одновременно с ним в «Ставропольской губернской гимназии» обучалось 3 юноши, в «Школе Кавказских межевщиков» – 2 и в новом учебном заведении, во «Владикавказском горном училище» – 1, итого 8 казаков, что на 3 человека больше, чем в предыдущем году [101].
Следует отметить, что содержание казачьих школ и жалованье преподавателям начислялось из станичных сумм. В 1871 году во всех учебных заведениях Георгиевского отдела, в котором находилось двадцать шесть станиц, только три человека имели среднее педагогическое образование после окончания курсов Кубанской учительской семинарии. Стараясь поднять общий уровень образования, местное начальство только в 1876 году направило двух хорошо подготовленных юношей – П.Гетманцева и И.Брянцева из станиц Ессентукской и Александрийской, для получения специального педагогического образования в Екатеринодар, что позволяет говорить о заинтересованности волжского казачества в создании крепкой учительской базы [102].
В «Летописи о Михайло Архангельской церкви станицы Незлобной», глава XIII называется «О прихожанах», в которой один из параграфов проходит под названием – «Грамотность». В нем приходской священник коротко повествует о наиболее значимых событиях в области начального образования, заслуживающих внимания, происходивших в незлобненской общине в переломные моменты в истории российского государства.
«До 1860 года училища в станице не было, грамоте учили священники в своих домиках и другие грамотные. Учение было мирское…, учили читать церковные книги и подписывать свое имя. Из школы священника Сиротина вышел хороший псаломщик.
С 1860 года стали заводить в станице школы. Помещения были плохие, с земляным полом, столы были сбиты на живую нитку, учеников собиралось до двадцати мальчиков, которых учили малограмотные казаки и солдат за рублей 30-40 в год. Затем были преподаватели – священники. Ответственности никакой не было, за порядком в школе никто не наблюдал. Так было до 1875 года, когда школа поступила в ведение дирекции. С того времени школа улучшилась…
В 1893-1894 (учебном - авторы) году, в станичной школе обучалось семьдесят пять душ, в том числе пятнадцать девочек. Учительницею шестой год состоит вдова чиновника – Мария Иоанновна Ждановская… Окончила курсы Ставропольской женской гимназии. (Возраст - авторы) 40 лет. Жалованья в год 240 рублей. Ученики поведения отличного» [103].
В 1898 году в станице Незлобной были уже две школы. А именно, церковно-приходская, где учительствовали Параскева и Шебашева. В станичном двухклассном училище преподавательскую деятельность осуществляли: священник Александр Андреевич Полинский-Кедров, Алексей Иванович Величко. Заведующим состоял Павел Николаевич Брусянов и попечителем учебного заведения выступал Георгий Елевферьевич Ляски [104].
Не менее важным для плодотворной деятельности казачества и сохранения здоровья подрастающего поколения являлось развитие медицинского обслуживания в станицах, особенно в пограничных районах, в местах наибольших контактов с соседними горскими народами. Именно там серьезную опасность представляла угроза занесения опасных болезней, в частности, чумы, из ближайших северокавказских аулов, куда она регулярно попадала из закубанских селений, ведущих активную торговлю с турецкими купцами на черноморском побережье. Поэтому обо всех случаях появления быстро распространяющейся заразы вблизи российских пределов, военное командование незамедлительно предупреждало всех ответственных чиновников карантинных застав, чтобы «с тех мест людей… пропускаемы не были, да и вещей никаких принимаемо и выменяемо не было» [105]. Но предпринимаемые меры не всегда помогали и по сообщениям местного начальства «аулы близ Бештовых гор, в том числе даже Бабуковский в четырех верстах от Георгиевска объяты были свирепством язвы (чумы - авторы) в летнее время 1804 года» [106].
В последующие годы жесткие меры, в том числе и военные, направленные на упорядочивание перехода через российскую границу, принесли плоды, но оставалась серьезная угроза заболевания оспой. Переносчиками ее часто выступали народы, беспрепятственно передвигавшиеся вблизи российских поселений. По этой причине, летом 1839 года Николай I «признал полезным ввести у калмыков, кочующих в Астраханской губернии и Кавказской Области прививание предохранительной оспы» [107].
В полках Кавказского Линейного казачьего войска, сознавая всю важность проблемы, стремились максимально использовать внутренние резервы, так как в первой половине XIX века квалифицированных врачей во всем регионе катастрофически не хватало, и их приходилось приглашать из Центральной России [108]. С этой целью станичные общины стали выделять часть своих финансовых средств на приобретение «оспопрививательного инструмента», использование которого увеличивалось с каждым годом [109].
Подготовив обученные медицинские кадры во многих населенных пунктах Северного Кавказа, определив им твердое жалованье, и создав необходимую материальную базу к середине XIX века, правительственные чиновники приступили к решению трудной задачи. Необходимо было разъяснить малограмотному, а зачастую, и невежественному населению, важность и безопасность противооспенной прививки, а также подготовить медицинские инструменты для проведения вакцинации нескольких тысяч человек и доставить все необходимое в казачьи станицы.
Разработанную процедуру вакцинации, в первую очередь, проходили малолетние дети, главным образом, новорожденные, наиболее подверженные действию смертельно опасной болезни. Так, к 1848 году во всех станицах VI-ой Волжской бригады Кавказского Линейного казачьего войска остались «не привиты оспой» 242 ребенка, к которым прибавилось еще 404, итого 646 мальчиков и девочек. В течение года успешное оспопрививание во всех волжских общинах, кроме станицы Александрийской, прошли 342 ребенка. Однако к 1849 году осталось еще 304 мальчика и девочки, которым вакцинацию не провели. В станице Незлобной прививку сумели сделать только 40 детям, а 60 должны были дожидаться своей очереди. Схожая картина наблюдалась и в соседних казачьих общинах [110]. (См. приложение, таблица № 88).
В документе не указывается причина, по которой оспопрививанию подверглись немногим более половины детей. Но, по нашему мнению, это может быть связано с необходимым количеством сыворотки, которую не успевали готовить в соответствующих медицинских учреждениях отдаленного края. Все сделанные прививки оказались удачными, что говорит о высокой степени подготовленности кадров во всех волжских станицах.
В 1857 году на территории волжских станиц «предохранительная оспа привита младенцам – 1058» [111], что более чем в три раза превышает количество вакцинированных детей, по сравнению с 1848 годом. Вместе с тем, в этом же году в казачьих семьях появилось на свет – 530 мальчиков и 543 девочки, итого, 1073 ребенка, и это немного больше, чем тех, кому сделали прививку [112]. (См. приложение, таблица № 25). Подобное разночтение в 15 человек может быть связано с рождением детей после проведения оспопрививания или со смертностью младенцев в первые месяцы жизни.
На следующий год еще 1037 детей прошли уже хорошо знакомую медикам процедуру [113]. При этом, родилось 516 мальчиков и 497 девочек, итого, 1013 детей [114]. (См. приложение, таблица № 27). Так же как и в предыдущем году, наблюдается несоответствие уже на 24 ребенка, что может быть связано с вышеозначенными причинами. Но и в этом случае, если принять во внимание только смертность новорожденных, она составляла немногим более двух процентов от общего количества младенцев.
В «Ведомости о количестве детей обоего пола, которым привита предохранительная оспа в станицах Кавказского Линейного казачьего войска в 1858 году», представлены несколько иные статистические данные за подписью генерал-майора Н.А.Рудзевича. В канцелярии Наказного атамана зафиксировано количество сделанных прививок за январскую, майскую и сентябрьскую трети. Так, в волжских станицах, соответственно провели 340, 198 и 293 противооспенных вакцин, итого, 831, причем, все прошли успешно. Всего же в иррегулярных полках за первые четыре месяца было сделано 3683 прививки, затем еще 3181, из которых только 1 и 8 оказались «не привиты», в основном, в станицах Кизлярского полка. (В казачьих низовых общинах Терека из-за неблагоприятного климата традиционно наблюдалась наиболее плохая медицинская обстановка, чем во всем крае [115]). Однако в обнаруженных документах окончательные данные составлены не были из-за отсутствия точных сведений из трех казачьих подразделений [116]. (См. приложение, таблица № 89).
По всей видимости, в представленной выше «Ведомости» за 1858 год, приведены предварительные сведения о сделанных прививках в казачьих станицах. Именно этим и можно объяснить разницу в 206 детей, которым сделана противооспенная прививка, между статистическими сведениями, вписанными в окончательный годовой отчет командира VI-ой Волжской бригады и предварительными данными, составленными в Войсковом правлении Кавказского Линейного казачьего войска [117, 118].
В 1860 году во всех, без исключения, волжских общинах, «прививки предохранительной оспы» были проведены 426 мальчикам и 420 девочкам, всего 846 детям. Из них больше всех сделали в станице Незлобной, а именно, 97 и 76, итого, 173, а меньше всего – 14 в станице Железноводской. Причем, все они принялись, что лишний раз подчеркивает высокую квалификацию работников медицины [119]. (См. приложение, таблица № 90).
На следующий год во всех подразделениях Терского казачьего войска зафиксированы за январскую треть – 1378, за майскую – 1101 и сентябрьскую – 1114, а всего – 3593 противооспенных прививки. Из них в I-ой Волжской бригаде, в двух полках, соответственно, – 316, 235 и 230, итого, 781 вакцинация. Все они были проведены успешно, и можно только предполагать, сколько молодых жизней сохранили для будущих поколений простые станичные медики. Ведь в примечании к «Ведомости о количестве детей и взрослых, которым привита предохранительная оспа в станицах Терского казачьего войска в 1861 году», говорится о том, что «с 1 января 1861 года по 1 января 1862 года в казачьих семьях родилось 4860 мальчиков и девочек, из которых скончалось 430» [120]. (См. приложение, таблица № 91).
В 1865 году в волжских общинах насчитывалось «фельдшеров – 13, медиков – 3, лекарский помощник – 1». Они общими усилиями провели вакцинацию «689 младенцев» [121], в число которых входило большинство представленных в «Списке фельдшеров и медицинских учеников в станицах I-ой Волжской Бригады Терского казачьего войска на 19 августа 1866 года». В двух станицах, в том числе, и в Незлобной, находились на службе старшие фельдшеры, а еще в десяти отмечены младшие фельдшеры, и один состоял в комплекте 1-го Волжского полка. В станицах Ессентукской, Георгиевской и во 2-ом Волжском полку врачи отсутствовали. Но один из трех фельдшерских учеников, «находившихся на обучении в Георгиевском военном госпитале», принадлежал к георгиевской казачьей общине, а остальные были из близлежащих станиц: Незлобной и Верхнеподгорной [122]. (См. приложение, таблица № 92).
Все станичные эскулапы, как и прежде, получали «оклады младших фельдшеров, то есть по 25 рублей 35 копеек» серебром в год, а полковым «определялось жалованье 33 рубля 60 копеек и сверх того полковое фельдшерское фуражное и провиантское довольствие». При этом в Военном министерстве считалось, что «одного станичного фельдшера достаточно на пятьсот человек народонаселения в станицах» [123]. В дальнейшем, приказом за № 124 от 18 мая 1892 года фельдшером в 1-й Волжский казачий полк поступил на службу «губернский секретарь» Андрей Семёнович Горячев, «родившийся 17 января 1864 года, получивший первоначальное образование в Екатеринодарской Военно-фельдшерской школе Кубанского казачьего войска». Новый военный фельдшер происходил из семьи потомственного медика, долгие годы проживавшего в станице Луковской, – Семёна Прокофьевича Горячева [124].
Однако несмотря на все усилия медиков, опасные болезни периодически появлялись в волжских казачьих общинах. Так, «в 1857 году между жителями станицы Марьинской существовала эпидемическая повальная болезнь холера, от которой умерло мужчин – 18, женщин – 12», итого, 30 человек [125]. Зафиксированы в записях священников станицы Незлобной вспышки холеры в 1830, 1836, 1847, 1848, 1876 годах, что приводило к большой смертности среди прихожан [126]. (См. приложение, таблица № 12). В 1888-1889 годах в записях М.А.Богданова отмечены заразные заболевания: дифтерия, корь, скарлатина, а в 1893 году, помимо кори, еще чума и оспа [127].
В случае появления опасной заразы немедленно выставлялись казачьи заслоны, а при нарушении карантинной службы, виновные строго наказывались, в том числе и ответственные офицеры. Так, сотник 1-го Волжского полка Солнышкин за самовольное оставление медицинского поста у станицы Урухской, где он выполнял чисто полицейские функции, был немедленно арестован и провел «на Владикавказской гаупвахте две недели» [128].
Доставалось и высшим казачьим чинам, в случае невыполнения требования карантинного начальства. Во время вспышки сибирской язвы в 1895 году в станице Новоосетинской, войсковой старшина 1-го Волжского полка Гергиев, вопреки возражениям местного атамана, своими действиями поставил под угрозу все ранее предпринятые предохранительные меры [129].
Опасность эпидемий была серьезной, ибо еще и в XX веке на Северном Кавказе периодически возникали очаги инфекций. В частности, в 1912 году по сообщениям начальства Терской Области, заболело 537 человек, из которых погибло 184, то есть, смертность достигла более 34 процентов [130]. Поэтому все эти десятилетия медицинские работники всех уровней противостояли смертельно опасным инфекциям и всячески стремились привить населению необходимые знания о мерах личной безопасности. В этом им всяческое содействие оказывали станичные власти.
Станичное руководство занималось и другими не менее важными делами. Следует отметить, что с 1 января 1871 года на территории терских и кубанских общин вошло в силу постановление российского правительства «Об общественном управлении казачьих войск». По нему во всех станицах разрешалось самостоятельно избирать станичные сборы и выбирать станичных атаманов из наиболее достойных жителей. Станичные же начальники, ранее назначаемые армейским командованием, как пережиток военного времени, окончательно упразднялись [131].
В станичные атаманы, как правило, избирались казаки не моложе тридцати трех лет, которые наделялись полицейскими полномочиями и становились на страже государственных законов. Помимо того, что станичные атаманы наблюдали за порядком на вверенной им территории, они имели право взыскивать штрафы до трех рублей, арестовывать виновных, назначать мелких нарушителей на общественные работы сроком до трех суток и т.д. В случае отсутствия офицерского звания или классного чина, выбранный атаман незамедлительно, на все время исполнения должности, наделялся правами хорунжего. В его подчинение поступали помощники, доверенные, станичный казначей и писарь, осуществлявшие всю административную деятельность в станице и ответственные перед начальством Пятигорского округа [132].
В 1894 году во главе незлобненской казачьей общины находился станичный атаман – урядник Вонифетий Серебряков. Помогали ему почетные судьи: отставные урядники Фёдор Трунов и Филипп Максимов, приказной Илья Говорухин, а также уважаемый казак Василий Говорухин [133]. В число их повседневных обязанностей входил и разбор незначительных конфликтов между соседями. Так, станичный суд Незлобной в 1897 году разбирал дело «по иску казака Тимофея Лукьянова на 15 рублей за потраву у него льна свиньями Василия Ж. и за прокорм этих свиней в течение восьми суток». Суд вынес приговор на сумму в 10 рублей в пользу истца: «за прокорм свиней взыскать по положению» [134].
В этом же году, 17 января, за № 146, станичный суд обязал Степана С. выплатить ровно два рубля в пользу Ивана Притворова за причиненный материальный ущерб. А также присудил Ивану Е. срочно оплатить просроченный вексель в 20 рублей Евросинье Мартыновой [135]. В случае несогласия, ответчики имели возможность обратиться с письменными жалобами в Областное правление Терской Области. Однако, как правило, решение станичного суда признавалось справедливым, что говорит не только о принципиальности казаков, состоящих на ответственной работе, но и о хорошем знании ими многочисленных законов российской империи [136].
Не оставались без внимания и небольшие кассационные жалобы, поступающие от местных мещан. Так, спорный вопрос некоего Савелия Бухарова в 1909 году, проживающего в станице Незлобной, еще рассматривали и власти Марьинской и Зольской станиц [137].
Занимались станичные власти оглашением всевозможных постановлений и объявлений Кавказского начальства. Во время широкомасштабной государственной кампании по заселению казачьими семьями отдаленных районов по рекам Уссури и Амуру именно станичные администрации составляли списки и готовили к отправке добровольцев. Проведенная разъяснительная работа возымела действие, и уже в середине 90-х годов несколько казачьих семей из станицы Марьинской изъявили желание отправиться на Дальний Восток [138].
В последующие годы правительственная программа по освоению новых территорий на китайской границе продолжилась. Только с 1 по 20 июня 1909 года, с железнодорожной станции Незлобная, по специальным переселенческим билетам, выданным Терским Областным правлением до станции назначения Омск, отправились главы следующих семей: Алексей Малохов, Илья Куриленко, Ерофей Картавой, Алексей Самойленко, Николай Губоков, Моисей Марченко, Иван Гришкин, Гордей Гапенко, Андрей Охраменко, Макар Колоскин, Иван Рогоза, Клим Боровик, Степан Витько, Петр Дудчинко, Василий Федоренко, Яков Шульга [139], итого 16 мужчин только за двадцать дней. Но к 1912 году поток переселенцев из волжских станиц иссяк, о чем и сообщил начальник Пятигорского отдела Терского казачьего войска [140].
На станичном начальстве, как и прежде, лежала ответственность за выполнение казачьими общинами различных государственных повинностей. По мере мирного освоения обширного края, к перечисленным выше обязанностям дополнялись и новые. Так, от гражданского начальства Ставропольской губернии 31 января 1864 года за № 491 поступила просьба на имя начальника Терской Области. В ней чиновники ходатайствовали «для облегчения тамошних жителей, отбывающих подводную повинность при отправлении этапов и воинских команд из Пятигорска до Георгиевска на расстоянии тридцати пяти с половиною верст, учредить сменный подмен подводам на половине пути в станице Лысогорской» [141].
Несмотря на решительный протест командира I-ой Волжской бригады полковника Ф.Ф.Федюшкина, обосновано считавшего, что нельзя перекладывать на его подчиненных еще и работы из гражданского ведомства, вопрос был решен в Окружном штабе Кавказского Военного округа 28 сентября 1865 года не в пользу лысогорцев. А поскольку жители только что основанной станицы «не успели обзавестись хозяйством» и «даже не водворились, как следует» [142], то к ним в помощь отправлялись жители соседних волжских общин. И в первую очередь, из станицы Незлобной, непосредственно лежавшей на пути проходящих караванов с казенными грузами.
Продолжали по волжским станицам содержать и добротных коней для перевозки почтовых грузов и ответственных пассажиров из местной администрации. Незлобненская община постоянно выделяла шесть лошадей [143] на специально оборудованной почтовой станции, вплоть до 1914 года [144], а возможно, и гораздо позднее, что отмечено и в опубликованных ежегодных отчетах по Терской Области.
Особого внимания заслуживает документ, проливающий свет на многие, ранее малоизвестные факты из жизни казачества. Так, в Областном правлении в июле 1904 года в присутствии многочисленных лиц «при открытых дверях» рассматривался интереснейший финансовый вопрос о «выдаче одному из беднейших семейств» из тридцати двух станиц Терского казачьего войска, «пособия в 122 рубля 20 копеек из процентов с капитала генерал-майора М.Д.Скобелева в 3400 рублей». Беспристрастный жребий пришелся на волжскую станицу Ессентукскую. После чего, в присутствии многочисленных наблюдателей, состоялся «общественный приговор», постановивший «избрать одно беднейшее семейство казака Козьмы Тимофеевича Федотова» [145].
При этом для вышестоящего начальства прилагался полный список выбранной семьи и подробная опись небогатого казачьего имущества:
«Козьма Тимофеевич Федотов, ему 50 лет, жене – 45.
Сыновья его: Савелий – 30, Гаврило – 28, Лазарь – 24, Егор – 21, Дмитрий – 14, Фёдор – 8.
Дочери его: Вера – 7, Устинья – 4.
Савелия жена Авдотья – 29, сыновья их Терентий – 9, Иван – 5.
Гаврила жена Стапанида – 27.
Лазаря жена Устинья – 24.
Имущества имеют: дом – 1, быков – 4, коров – 4, гулевого скота – 4 и овец 10 штук».
В заключении сообщалось, что «талон и ассигновка – оплачена». На них присутствовала четкая гербовая печать финансового учреждения и стояла дата – 7 января 1905 года [146].
Первоначально в казачьи общины принимали пришлых людей только христианского вероисповедания, что позволяло их социумам в течение десятилетий выживать среди враждебного инородного населения. Со временем, попав в полное подчинение представителям царской администрации, приток новых сил стал полностью подконтрольным местным чиновником. По этой причине произошло разделение казачьих сообществ не только на официальное православие и староверческое направление, но и появились другие религиозные течения. Особенно наглядно этот процесс проявился на территории волжских станиц, где долгое время одновременно проживали верующие, искусственно разделенные на несколько отдельных групп.
В 1857 году жители VI-ой бригады Кавказского Линейного казачьего войска исповедовали: православие – 23244, старообрядчество – 1415, ислам – 2628, григорианство – 42 человека и 1 мужчина принадлежал к секте молокан [147]. (См. приложение, таблица № 93). В этом же документе приведены сведения о численности старообрядцев в станицах, несколько отличающиеся от предыдущих по количеству мужчин и женщин, но совпадающих в графе «Итого». При этом “ревнители древнего благочестия” представлены всего в пяти станицах, в которых, в основном, проживали потомки переселенцев с берегов Волги. И все, кроме единственного молоканина, обозначены как «приемлющие священство» [148]. (См. приложение, таблица № 94).
Необходимо отметить, что официальная церковь при поддержке мощного государственного аппарата пыталась вести борьбу с иными религиозными течениями. Не остались в стороне от общего процесса и приверженцы старой веры, в свое время значительно распространившейся на окраинах страны среди казачьего населения и, особенно в старожильческих станицах Северного Кавказа. Однако в условиях продолжающейся войны с горцами местная администрация была вынуждена повсеместно закрывать глаза на старообрядчество среди линейных казаков и даже с 1836 года, несмотря на решительные протесты высоких православных иерархов, разрешило им проводить религиозные обряды по своему древнему обычаю [149].
На следующий год количество «сектаторов», как их называли в официальных документах Кавказского Линейного казачьего войска, увеличилось за счет естественного прироста и составило 775 мужчин, 708 женщин и 1 представителя молокан, всего же 1484 человека. При этом численность староверок в станице Горячеводской уменьшилась на 21 женщину. Они вполне могли выйти замуж в соседнюю родственную общину либо в семьи, придерживающиеся официального православия, тем самым, автоматически попадали в другие списки [150]. (См. приложение, таблица № 95). Вместе с тем, необходимо отметить, что командиры волжских полков неоднократно подчеркивали хорошее поведение представителей староверческих общин и их «усердную службу» на благо российского государства [151, 152].
В 1861 году, по сообщениям командира волжских сотен полковника Суходольского, в бригаде насчитывалось: «православных – 21581, раскольников – 1591, иноверцев – 258, итого, 23430» человек [153]. Как видно, подавляющая часть населения волжских станиц составляли последователи официальной государственной религии. Значительно сократилось и количество мусульманского населения, главным образом, за счет исключения жителей бабуковской общины из списков Военного министерства и выселения их с Войсковых земель. Видимо, основная их часть находилась при единственной действующей мечети, расположенной в пределах I-ой Волжской бригады.
К 1866 году численность православного населения в волжских станицах достигла 12697 мужчин и 11726 женщин, итого, 24423 человека, что составляло устойчивое большинство. Общины “ревнителей древнего благочестия”, за счет естественного прироста, стали насчитывать 1667 приверженцев. Количество мусульман сократилось до 237 человек, а последователей григорианства насчитывалось всего 47 человек. По всей видимости, оставался в живых закоренелый почитатель молоканской секты, который так и не сумел найти себе единомышленников в ближайших общинах [154]. (См. приложение, таблица № 96).
Командир I-ой Волжской бригады Терского казачьего войска полковник Ф.Ф.Федюшкин сообщал в канцелярию Наказного атамана об увеличении численности православных на 33, староверов на 18 и «иноверцев» на 63 человека. Здесь же добавлял, что «для обращения раскольников в православие в 1865 году мер принимаемо не было». Но по собственной инициативе «обратились в православие душ обоего пола из раскольников – 2, магометанства не было, язычества – 8», итого, 10 человек [155]. Как видно из приведенного документа, несмотря на то, что Федул Филиппович сам происходил из одной из старейших казачьих староверческих семей, он, придерживаясь официальной терминологии, принятой в государственных учреждениях страны, не скупился на нелестные эпитеты по поводу других вероисповеданий.
Несмотря на то, что целенаправленная агитация в станицах практически отсутствовала, военное командование всячески поощряло инициативы казаков по укреплению православной веры. Поэтому, последовавшее 13 марта 1861 года ходатайство от первой строевой сотни 1-го Волжского полка о приобретении «Иконы во имя Святого крещения Господня с употреблением на то сотенной артельной суммы 450 рублей серебром», встретило положительный отклик у вышестоящего начальства. Уже 23 марта отдельным посланием за № 1235 Наказной атаман Х.Е.Попондопулло уведомил командира бригады о своем полном одобрении и согласии [156].
Переход в лоно официальной церкви мог произойти и благодаря заключению обычного брака, при котором «сектатор» связывал свою судьбу с православным супругом. Ведь именно такое бракосочетание, освещенное приходским священником, считалось законным, с точки зрения государства, и фиксировалось во всех официальных документах. Однако еще несколько десятилетий приверженцы “древнего благочестия” сохраняли свои позиции в казачьих станицах, несмотря на то, что на них «не распространялось поле гражданского законодательства», и их близкие семейные отношения регулировались посредством «мирских приговоров» [157].
Долгое время все население незлобненской казачьей общины неукоснительно придерживалось всех православных обрядов и «старообрядцев и сектантов среди них не было до 1875 года». Но, согласно «Летописи о Михайло Архангельской церкви станицы Незлобной» известно, что «потом сии появились, между ними шалопутство, которых душ до сорока есть и теперь. После смерти их руководителя они ослабели, в церковь ходят… у Святого причастия бывают, крестят и отпевают в Православной церкви. Только и отличия, что собираются на беседке почитать и послушать Евангелие. Против царя Небесного достойно и правильно» [158].
Вскоре, «в 1885 году завелся хлыст и баптист», по всей видимости, пришлые люди, которые внесли серьезную сумятицу в четыре малограмотные семьи. Но за свою противозаконную пропаганду и недостойное поведение, один из них был немедленно «сослан в Елизаветполе и теперь (его) присоединили к православию, но живет с чужою женою». В заключение параграфа «О прихожанах» священнослужитель добавляет следующее: «…в прошлые годы в церковь ходили усердно, нежели ныне. У исповеди и Святого причастия бывают неукоснительно. Молебнов служат мало, покойников прежде усерднее поминали, а теперь только-только. Прежде вера и благочестие было, а теперь большой упадок благочестия и недостаток веры» [159].
Как видно, из записей духовного лица, уже в конце XIX века неблаговидные и вредоносные течения, охватившие умы простодушных граждан в Центральных районах страны, стали проникать и в казачьи дома на Северном Кавказе, принося с собой зачатки тех разрушительных сил, которые в начале следующего столетия огненным смерчем пронеслись по просторам России, сметая на своем пути все лучшее и уничтожая труд нескольких поколений.
Основная часть казачьей общины станицы Незлобной оставалась в лоне православия и всячески заботилась о своем деревянном храме. Так, в 1884 году прихожане собрали 200 рублей, на которые самостоятельно окрасили «внутри и снаружи» стены своей церкви. Еще ранее, на сумму в 700 полновесных рублей были приобретены «серебряный с позолотою сосуд с прибором, Храмное Евангелие, в листе обложенное чеканной работы под серебро, медный ковчег, медное кадило, шелковые рясы на причтов и жертвенник из апликовой парчи» [160].
В дальнейшем простые казаки и казачки, по собственной инициативе проявляли заботу о своем храме. Так, 29 августа 1898 года прихожане закончили ремонт церкви станицы Незлобной, который обошелся в 900 рублей. А 16 марта 1915 года общий станичный сход, несмотря на трудности военного времени, постановил на собственные деньги «приобрести для церкви колокол до семидесяти пудов» [161].
Необходимо отметить, что подобные примеры искренней веры и пожертвований прихожан, в силу понятных причин, практически не исследованы и малоизвестны. Поэтому скупые свидетельства, сохранившиеся в различных документах, заслуживают несомненного внимания. Так, 25 августа 1874 года Урухское поселковое правление письменно за № 743 обратилось к начальнику Георгиевского округа со следующим обращением: «Общество сего поселка назначило по выбору своему урядника Михайла Калитку и казака Якова Клочка для сбора добровольных даяний на сооружение приходской Покровской церкви, которые с разрешения архирея Кавказского отправились для сказанного сбора на один год. Для поддержания же домохозяйства сказанного урядника Михайла Калитку и казака Якова Клочка, освобождены от поселковой повинности и полевой службы, приговором поселкового общества» [162].
Незадолго до октябрьского переворота положение православия в незлобненской общине заметно пошатнулось. К сожалению, приходской священник не указывает, какие именно категории населения станицы оставались приверженцами вредоносных еретических течений и были ли среди них лица казачьего происхождения. В «Летописи» лишь говорится о том, что «в 1912 году новоизраильтян – 84 человека обоего пола, староизраильтян – 49, баптистов – 81, молокан – 10», итого 224 человека [163]. Несомненно, представители перечисленных сект сыграли свою отрицательную роль в дальнейших событиях, расколовших станичников на два враждебных лагеря, оказавшихся со временем по разные стороны вооруженного противостояния в братоубийственной гражданской войне.
В течение многих десятилетий приходские православные священники станицы Незлобной находились вместе со своей паствой. Несколько поколений казачьих семей находили утешение и покаяние сначала в молитвенном доме, а затем и в выстроенной добротной церкви на реке Золке, перенесенной в 1862 году на новое место. Во всех радостях и горестях святые отцы неразлучно находились со своими христианскими чадами, чем удостоились не только их признания и искреннего уважения, но, безусловно, заслужили за свои подвижнические труды того, чтобы их достойные имена навсегда были вписаны в историю казачьей станицы Незлобной.
В «Летописи о Михайло Архангельской церкви станицы Незлобной» присутствует Глава IX, озаглавленная – «О священниках, служивших при церкви».
«С 1817 года по 9 июня 1828 года состоял священником Поликарп Стефанов. О происхождении его, рукоположении и заслугах досконально сведений нет.
В 1829 году приходского священника не было, храмовые требы совершали священники села Обильного – Дмитрий Сергеев и Захарий Добровольский.
С 1830 года по 1832 год состоял священник Иоанн Данилов. О его происхождении, образовании и рукоположении сведений нет.
В 1832-1833 годах приходского священника не было. Заведовали вышеозначенные священники села Обильного.
С 1834 года до 1836 года состоял приходским священником Иларион Прелатов. Сведений о его образовании и рукоположении нет.
С 1836 года до 1841 года священствовал Ермолай Ильич Ильин. Рукоположен в Новочеркасске, под не окончивших курс. Умер на месте служения в станице.
С 1841 года по 1848 год священствовал… брат священника Ермолая Ильина. Уроженец Кавказа. Окончил курс Астраханской семинарии. Рукоположен Афанасием Архиепископом Новочеркасска. Умер в августе 1848 года.
С 1848 года и в апреле 1849 года станицею заведовали священник станицы Александрийской – Максим Макаров Горбской, а потом… и станицы Подгорной – Георгий Кононович Кахосевский, которого убил из револьвера родной его внук в 1876 году.
С 1849 года до 29 августа 1850 года состоял приходской священник Никита Соколов. Уроженец Сумской Епархии из окончивших курс. Умер в сей станице, оставив жену и сына двух лет Евгения, который ныне состоит по службе в городе Майкопе – протоиреем.
С 14 января 1851 года до 1856 года состоял священником Иоанн Иоаннович Сиротин. Уроженец Кавказа. Окончил курс в Ставропольской семинарии по второму разряду в 1850 году. Рукоположен Епископом Иннокентием 14 января 1851 года. В 1856 году переведен в станицу Архонскую, где умер, не дожив до старости.
С 1856 года, с октября до февраля 1860 года состоял священником Иван Максимович Сиротин. Из Владикавказской семинарии по второму разряду. Рукоположен в апреле 1850 года Епископом Владикавказским... В 1881 году переведен в Каменобродскую Кубанской Области в священники, где в 1886 году и умер. Жена у него была умопомешанная и сын Алексей, который жив еще и теперь /1894 год/.
С 1880 года с 6 июля до февраля 1884 года состоял священником Владимир Иоаннович Бибилугров. Сын Моздокского священника из грузин. Окончил курс Ставропольской семинарии… Рукоположен в июне 1880 года… Из Незлобной, по прошению переведен в станицу Государственную.
С февраля 1884 года до 20 мая 1884 года священствовал Василий Яковлевич Сахаров. Из окончивших курс Владикавказской семинарии по второму разряду. По случаю болезнью /проказою/ переписан в станицу Зольскую и в том же 1884 году уволился с должности и умер в Москве в Екатерининском госпитале.
С 30 мая 1884 года состоял священником Андрей Спиридонович Полянский-Кедров. Сын священника Тамбовской Епархии… Умер в станице Прохладной. Учился в Тамбовской семинарии, а последние годы 1856-1860 годы в Новочеркасской семинарии. Разряда первого. Рукоположен 25 декабря 1860 года,… а с 1 января 1861 года во священство Крестовой Церкви… в станицу Старогладовскую. К 1865 году переписан в Зольскую, а 1884 году в Незлобную. Награды имеет» [164].
В упомянутой рукописи М.А.Богданова сообщается о том, что священник Андрей Спиридонович Полянский-Кедров состоял при станичной церкви до 1897 года. После него паству принял его двадцатидвухлетний сын Александр Андреевич Полянский-Кедров, окончивший курсы Ставропольской семинарии по второму разряду в 1895 году, но 4 сентября 1906 года переведен в станицу Фельдмаршальскую. Сразу же на его место из станицы Карабулакской прибыл новый священник – Василий Богданов [165].
К сожалению, полностью не ясно до которого времени при церкви станицы Незлобной состоял святой отец Василий, и как сложилась его дальнейшая судьба. Непонятно, были ли еще священники в дореволюционный период и кто именно погиб на своем посту во время недолгого отступления казаков в 1918 году. Единственно известно, что начиная с 1871 по 1878 год церковным старостой состоял отставной урядник Матвей Богданов [166].
В заключение параграфа, считаем необходимым привести список духовных пастырей, состоящих при общинах I-ой Волжской бригады Терского казачьего войска на 26 сентября 1862 года. Как видно, всего насчитывалось пятнадцать священников в тринадцати станицах. Причем, в Железноводской служитель религиозного культа вообще не значился, в отличие от станиц Ессентукской и Александрийской, где святых отцов насчитывалось по двое [167]. (См. приложение, таблица № 97). Вместе с тем, вновь наблюдается незначительное хронологическое различие между официальными документами и сведениями, приведенными в «Летописи о Михайло Архангельской церкви станицы Незлобной».
Следует отметить, что в 60-х годах XIX века Войсковое начальство практически перестало уделять внимание малочисленной казачьей общине в станице Железноводской. И в 1879 году, во время очередного административно-территориального изменения Северного Кавказа, станица была окончательно упразднена, а ее юртовые территории были окончательно передана из Терской Области в состав Ставропольской губернии [168].
Таким образом, начало мирной жизни совпало с увеличением численности народонаселения в общинах I-ой Волжской бригады, причем, не только казачьего населения. “Иногородние” жители, появившиеся уже во всех станицах занимались, помимо прочего, ремеслами, торговыми предприятиями, недоступными основной массе казачества в силу большой занятости и сословных предрассудков последних. Все люди на войсковой земле проживали в собственных строениях, количество которых с ростом казачьих семей неуклонно возрастало. При этом, именно в волжских общинах добротных каменных домов различного назначения зафиксировано больше, чем во всех других казачьих полках Терского казачьего войска.
В достаточно благоустроенных для того времени станицах стали появляться начальные учебные заведения. И если первоначально лишь небольшое количество казачат, в основном из нескольких офицерских семей, могло в них получать образование, то с окончанием долголетней войны с горцами, практически во всех общинах появились школы, и количество учащихся заметно возросло. Несмотря на то, что в начале пореформенного периода в станичных школах большинство учителей не имели специального педагогического образования, дети получали необходимый объем знаний, позволявший им завершать обучение в средних и высших учебных заведениях страны. На это выделялись необходимые финансовые средства, и поступали ежегодные правительственные вакансии на учебные места, заметно повысившие уровень грамотности всего казачьего населения Северного Кавказа.
В дальнейшем, с усовершенствованием системы образования во всем регионе, в казачьих общинах выстроили добротные школьные здания, состоявшие под присмотром должностных лиц. Количество учителей, получавших приличное жалованье из станичных бюджетов, в них заметно возросло. Причем, одновременно функционировали не только светские, но и церковно-приходские учебные заведения, в которых основы знаний получали уже и десятки девочек из казачьих семей. В целом же, к началу империалистической войны, в казачьих станицах Терского казачьего войска сложилась единая система начального школьного образования, заметно изменившая облик ранее полуграмотного населения.
К середине XIX века в волжских станицах, также как и в других казачьих полках, была создана необходимая материальная база и подготовлены опытные врачебные кадры. Комплекс предпринятых мер позволил в короткое время провести массовую противооспенную вакцинацию казачьего населения Северного Кавказа и в первую очередь, младенцев, что позволило заметно сократить смертность в первые годы жизни, в том числе и в некоторых ближайших аулах и кочевьях. В случае возникновения опасных эпидемических заболеваний местные власти, совместно со станичными фельдшерами, предпринимали строгие карантинные меры, за нарушение которых виновные строго наказывались, невзирая на воинские чины. Однако полностью гарантировать безопасность всего населения края в дореволюционный период работники медицинских учреждений так и не смогли.
Выборное станичное начальство, помимо распределения государственных повинностей среди всех казачьих семей, выполняли достаточно эффективно и сугубо полицейские функции. Наделенные четкими административными полномочиями, атаманы следили за порядком в своих разросшихся общинах, решали незначительные хозяйственные претензии, подвергали кратковременному аресту и мелким штрафам нарушителей. Вместе с тем, повседневная жизнь станичников была строго регламентирована и малейшее отклонение от установленных российским законодательством сословных норм, строго преследовалось и могло привести к исключению из казачества.
Войсковое начальство придирчиво следило за религиозными пристрастиями жителей казачьих станиц. Причем все, что шло в разрез с официально принятой доктриной православия, включая последователей старой веры, григорианства, мусульманства, объявлялось почти еретическим. Сектанты, в общепринятом значении этого термина, в волжских казачьих общинах, практически отсутствовали. Лишь позднее с наплывом “иногороднего” населения в Центральное Предкавказье, во многих населенных пунктах, включая казачьи станицы, расплодились многочисленные вредоносные секты. Упорную борьбу с ними в течение долгих десятилетий вели все приходские священники, оберегая морально-нравственную чистоту своих паств.
3.3. Хозяйственный уклад волжских казаков во второй половине XIX - начале XX века
К завершению военных действий на Северном Кавказе размежевание земель на территории казачьих станиц так и не было окончательно завершено. Еще в 1861 году в подробном докладе Наказного атамана Х.Е.Попондопулло, подготовленном для императорского двора, сообщалось, что «Земля, показанная во владение казаков Терского казачьего войска согласно “Положению” о Кавказском Линейном казачьем войске, Высочайше утвержденном 14 февраля 1845 года, но действительно ли находится ее столько, сколько значится в “Положении” положительных сведений о том не имеется по не размежеванию еще всех земель, поэтому и не определено число десятин земли недостающей по народонаселению». При этом во 2-й Владикавказском, 1-м и 2-м Сунженских иррегулярных полках численность юртовых угодий вообще оставалась неизвестной, так как к полномасштабному межеванию ответственные чиновники еще не успели приступить [169].
Не изменилась малопривлекательная ситуация и к 1866 году, виною чему являлась некоторая неукомплектованность штатов Межевой комиссии и недостаточная профессиональная подготовка уже имеющихся кадров. Вместе с тем, по предварительным подсчетам в общинах I-ой Волжской бригады значилось удобной – 375200 десятин 2396 саженей, неудобной – 22448 десятин 1715 саженей, под станичными лесами – 15299 десятин 2064 сажени, а всего 412949 десятин 1375 саженей земли. В приписанном примечании подчеркивалось, что «По незначительности в Войске лесов отопление казачьих зданий, большею частью употребляется заготовленным для того кизяком, камышом, бурьяном и соломой» [170, 171]. (См. приложение, таблица № 98). Одним словом, все, что могло гореть и давать некоторое тепло, имело свою твердую рыночную стоимость и полностью использовалось казачеством в своих хозяйствах.
Только в 1873 году от ответственных чиновников поступило распоряжение сформировать «временную межевую партию из восьми офицеров и сверх того, в случае надобности, может для этой же надобности командировать межевых чиновников по своему усмотрению» для наделения земельными наделами офицеров Волжской бригады. При этом, в инструкции указывалось, что при «отводе межевой земли во временное владение должны присутствовать: 1) поверенные станичных обществ в числе шести человек; 2) офицеры и их семейства, получающие участки; 3) смежные с межуемым участком или станичным юртом владельца и 4) депутат, назначенный от местного полицейского управления для содействия и охранения порядка» [172].
Хорошо видно, что начались всего лишь предварительные землеустроительные работы и участки на некоторое время получали войсковые чиновники, которые, в первую очередь, получали лучшие земли на территории Терского казачьего войска. В незлобненском станичном юрте, также как и в соседних волжских общинах, произошло выделение сельскохозяйственных угодий местным казачьим офицерам. И полновесный надел, полагающийся согласно занимаемой высокой должности, получил войсковой старшина Пётр Сергеевич Усков [173].
На рубеже 70-80-х годов началось межевание земельных участков непосредственно между волжскими казачьими общинами. В течение шести лет с 1887 до 1882 года, межевые партии в десяти станицах произвели необходимые замеры. Причем, в Георгиевской и Незлобной со временем внесли небольшие изменения [174]. (См. приложение, таблица № 99).
Вскоре в канцелярии Наказного атамана А.П.Свистунова появились более подробные сведения о ходе межевых работ в шести станицах I-ой Волжской бригады Терского казачьего войска. Так, первые замеры землемерных партий начались в станице Александрийской еще 12 мая 1877 года. В станице Незлобной межевщики приступили к снятию юртовых земель только 5 июня 1879 года. При этом станичникам отмерили удобной – 14610 десятин 380 саженей и неудобной 213 десятин 1840 саженей, а всего 14823 десятины 2220 саженей юртовой земли [175]. (См. приложение, таблица № 100).
Однако волжские казаки не могли все эти годы ждать, когда землемерные партии прибудут к ним, сделают необходимые съемки местности, начертят соответствующие картографические планы, получат утверждающие официальные документы, выставят обязательные межевые столбы и т.д. Казачьи общины должны были ежегодно заниматься разнообразными сельскохозяйственными занятиями, чтобы прокормить свои семьи и иметь возможность собираться на царскую службу. Поэтому, несмотря на определенные трудности, станичники засеивали свои поля, разводили домашний скот, содержали лошадей и т.п.
В 1865 году во всех волжских станицах посеяли 16540 четвертей озимого и 10618 четвертей ярового, итого 27158 четвертей хлеба. Как видно, посевы под зиму уже стали превышать весенние. Собрали 72004 четверти озимого и 60503 четверти ярового, а всего 132507 четвертей нового урожая. Казачьи семьи в среднем получили урожай озимого Сам – 4,35 и ярового Сам – 5,69. Наиболее малый выход озимого зерна оказался в станице Александрийской и ярового в станице Боргустанской. Незлобненцы показали отличные результаты и превысили среднюю урожайность по волжским станицам, особенно, по сборам яровых культур, что может свидетельствовать об их успешном переселении на новые земли [176]. (См. приложение, таблица № 101).
Помимо посевов зерновых культур, в волжских станицах продолжали значительные площади отводить под картофельные поля, на которых высадили 1083 четверти клубней, гороха – 112 четвертей и технических растений, а именно, льна – 1072 четверти. Это видно из «Ведомости о посеве озимых и яровых культур в полках Терского казачьего войска осенью-весною 1864-1865 года». Из общевойсковых статистических материалов видно, что в I-ой Волжской бригаде казаки единственные в войске производили посевы яровой пшеницы, от чего получали превосходные урожаи. Почти половина посевов озимых культур приходилась на волжские станичные общины. Больше всех сеяли проса, гречихи, овса и ячменя [177]. (См. приложение, таблица № 102).
По сравнению с посевной 1860-1861 годов только в станицах Саблинской наблюдается сокращение объемов высеваемых семян. Еще в Георгиевской посеяли меньше озимых, но почти в пять раз увеличили посевы яровых. То же прослеживается в Верхнеподгорной и Лысогорской, но там еще заметно повысили площади под озимые культуры. В целом же всего за четыре года, как только установился мир во всем регионе, волжские общины более чем вдвое увеличили посевы озимых и на 2754 четверти яровых хлебов. В станице Незлобной количество семян под зиму и весенних посевов возросло, соответственно, более чем в три и в пять раз [178, 179]. (См. приложение, таблицы №№ 53, 101).
В станице Саблинской урожай оказался ниже, чем в 1861 году. В Георгиевской и Марьинской произошло уменьшение сбора озимого зерна, зато многократно увеличился урожай яровых культур. В Лысогорской, наоборот, уменьшилось количество ярового урожая, но значительно возросла масса озимого зерна. В целом, по волжским станицам, урожай 1865 года превосходил почти в два раза озимого и более чем вдвое ярового хлебов. В станице Незлобной выход озимого и ярового зерна повысился более чем в восемь раз [180, 181]. (См. приложение, таблицы №№ 54, 101).
По сравнению с посевной кампанией 1862-1863 годов, всего за три года, волжцы более чем в три раза увеличили посевы озимых культур, главным образом за счет ржи. Более чем вдвое повысилось количество семян проса, овса и ячменя, в три раза – гречихи, в пять раз – картофеля и в девять раз яровой пшеницы. Лишь в полтора раза возросло количество посевов бобовых и практически на том же уровне остались посевы технических культур [182, 183]. (См. приложение, таблицы №№ 57, 102).
Из приведенных материалов хорошо видно, что всего за несколько лет, как только казачество Центрального Предкавказья получило больше времени находиться в своих домах, моментально в разы увеличилась запашка юртовых наделов и, соответственно, размер урожая. Все это позволяло избежать угрозы голода, поправить семейные бюджеты и осуществить дополнительную засыпку зерна в станичные и собственные хлебные амбары.
По сведениям командира бригады полковника Ф.Ф.Федюшкина, «В 1865 году состояло налицо 14479 четвертей 6 четвериков 2 гарнца. В течение года поступило взносом 515 четвертей 6 четвериков 3 гарнца. Выдано в ссуду на посев 83 четверти 2 четверика 5 гарнцев. Затем к 1 января 1866 года состоит на лицо 14192 четверти 2 четверика гарнца. В недоимках 5270 четвертей 5 гарнца. Всего 20182 четверти 2 четверика 6 гарнцев». Больше, чем в прошлом году (на) 1667 четвертей 1 четверик 4 гарнца. «До полного комплекта не достает 4855 четвертей 1 четверик 7 гарнца» [184].
Запасы хлеба в станичных магазинах, принадлежащие волжскому казачеству, состояли «из следующих родов»: рожь – 9110 четвертей 2 четверика 7 гарнцев, пшеницы – 337 четвертей 6 четвериков 2 гарнца, овса – 815 четвертей 6 четвериков 6 гарнцев, проса – 3578 четвертей 2 четверика 4 гарнца, ячменя – 1070 четвертей 5 гарнца. Видно, что основная масса зерна приходилась на рожь, затем на – просо и меньше всего – на пшеницу [185].
При этом в волжских общинах функционировали уже двадцать семь запасных магазинов различной вместимости, из них два – в станице Незлобной. Более всего лишь в станицах Саблинской и Зольской, соответственно, три и четыре. В незлобненской общине числилось «на лицо» 834 четверти 4 четверика и «в долгах» 785 четвертей 2 четверика 2 гарнца. И только в единственной станице Георгиевской за жителями в 1865 году не значился хлеб «в ссудах и недоимках». При этом следует учитывать, что приведенные общие сведения в «Ведомости о состоянии хлебных общественных магазинов в станицах I-ой Волжской Бригады Терского казачьего войска за 1865 год» несколько отличаются от цифр, означенных в ежегодном докладе командира волжцев. Это, по всей видимости, связано с составлением подробных отчетов в разные месяцы года и периодическими выдачами и сдачами хранимого зерна обратно [186]. (См. приложение, таблица № 103).
Среднестатистические цены в 1865 году на некоторые виды сельскохозяйственной деятельности в пределах волжских станиц зафиксированы следующие: четверть пшеницы, ржи, льна и овса оценивалась, соответственно в 4 рубля, 2 рубля 50 копеек, в 6 рублей и 1 рубль. Пуд ячменя, сена и соломы стоили 1 рубль 10 копеек, 20 копеек и 5 копеек. А «сотня кочанов капусты» составляла ровно 2 рубля серебром [187].
В то же время продовольственный капитал, собранный жителями на случай неурожая, составлял в I-ой Волжской бригаде Терского казачьего войска 2080 рублей в серебряном эквиваленте [188]. А деньги по казачьим станицам распределялись следующим образом: Саблинская – 276 рублей 95 копеек, Александрийская – 340 рублей 78 копеек, Верхнеподгорная – 242 рубля 88 копеек, Лысогорская – 192 рубля 47 копеек, Незлобная – 103 рубля 86 копеек, Георгиевская – 109 рублей 57 копеек, Новопавловская – 132 рубля 55 копеек, Марьинская – 157 рублей 4 копейки, Горячеводская – 142 рубля 82 копейки, Ессентукская – 237 рублей 11 копеек, Кисловодская – 96 рублей 00 копеек и Боргустанская – 47 рублей 97 копеек. В станицах Зольской и Железноводской, без объяснения в документах каких либо причин, денежные суммы на случай неурожая полностью отсутствовали [189].
В 1865 году в Московский государственный банк «для приращения процентами» из восьми станиц волжских казаков было отправлено ровно 2296 рублей серебром, за пересылку которых казачьи казначеи затратили 5 рублей 49 копеек, то есть услуги почтового ведомства оценивались в 4 копейки за один переправленный серебряный рубль. Из кассы станицы Незлобной забрали ровно 239 рублей, за отправление которых взыскали 57 копейки. При этом в казачьи общины подлежали «к возвращению» 3 рубля 69 копеек, из них незлобненцам предназначалось 75 копейки [190]. (См. приложение, таблица № 104). Однако в документе не сообщается, по какой причине денежные сборы отмечены только в этих станицах.
Всего же к 1 января 1866 года в I-ой Волжской бригаде Терского казачьего войска по бухгалтерским документам проходили следующие суммы: «В кредитных учреждениях – 5695 рублей 12 копеек, в опекунском совете – 2080 рублей, в долгах не имеется, церковные при Войске – 8614 рублей 69 копейки, при станицах на лицо 1952 рублей 8 копейки. Итого 18341 рубль 89 копейки. Более против 1864 года 11157 рублей 29 копейки» [191]. При этом доходы во всех станицах составили 5686 рублей 32 копейки, а расходы за этот же временной период исчислялись в 3436 рублей 75 копейки, то есть положительное сальдо в 1865 году составило 2249 рублей 56 копейки [192]. Хорошо видно, что всего за один год, когда расходы казачества на военные нужды стремительно сократились, соответственно выросли и станичные кассы.
Из этих денежных средств в станице Незлобной к 1 января 1865 года значилось «на лицо» в кассе 27 рублей 4 копейки и «церковных» денег 410 рублей 59 копеек. А также в «кредитных учреждениях» в первопрестольной – 192 рубля 47 копеек и в «Московском Госпитальном банке за процентами станичный кружечный для вспомоществования бедным и сиротам» – ровно 19 рублей, итого 649 рублей 10 копейки. К концу года, после всевозможных финансовых операций, при станице числилось 61 рубль 29 копейки и храмовых денег, находившихся «при Войсковом правлении» – 438 рублей 64 копейки, то есть больше, соответственно на 34 рубля 25 копейки и 28 рублей 05 копеек. В банковской сфере насчитывалось 432 рубля 81 копейки, 103 рубля 86 копеек и 8 рублей 73 копейки, итого 545 рублей 41 копейка. А всего 1044 рубля 99 копейки, или всего за один мирный год станичные капиталы возросли на 395 рублей 89 копеек серебром [193].
Однако суммы, обозначенные как станичные, находились в ведении полковых командиров и употреблялись на различные нужды в приказном порядке. Об этом можно судить из отношения, отправленного 20 августа 1864 года бригадному казначею. В нем говорилось, что «незлобненское станичное управление от 29 июля за № 376 донесло, что требуемых… шестнадцать рублей серебром на пополнение ста рублей, употребленных из сумм Полкового Правления на поправление моста Кумского, оно не имеет представить, потому что станичная сумма отправлена в сие Правление для хранения, почему и просит об отчислении из этой суммы вышеупомянутое количество денег» [194].
В 1864 году в казачьих общинах I-ой Волжской бригады насчитывалось уже 12959 рабочих волов, 16217 «коров и гужевого скота» и 25509 голов овец местных пород, так как тонкорунных все еще не завели. Это почти треть от общего количества в Терском казачьем войске по первой позиции и более трети по стадам и отарам [195]. (См. приложение, таблица № 105). По сравнению с предыдущим годом, вновь произошло стабильное увеличение, соответственно, на 455 быков, 2473 голов рогатого скота и овечьи гурты пополнились на 4671 штуку [196, 197]. (См. приложение, таблицы №№ 73, 105).
В 1865 году численность рабочих волов в волжских станицах за год сократилась на 244 штуки и составило 12715. Коров стало больше на 67 голов и насчитывалось 16284. Зато произошло значительное увеличение отар на 5605 голов и всего отметили в казачьих станицах 31114 овец [198, 199]. (См. приложение, таблицы №№ 105, 106). Однако за два года количество свиней сократилось на 2303 головы и достигло 8881 кабана, которых старались долго не держать в хозяйстве [200, 201]. (См. приложение, таблицы №№ 73, 106).
Обнаруженные нами архивные документы за 1865 год позволяют проследить успехи и неудачи в области разведения домашних животных в отдельных казачьих общинах I-ой Волжской Бригады Терского казачьего войска. Так, по сравнению с 1863 годом, только в станице Железноводской произошло уменьшение поголовья по всем важнейшим позициям. В шести станицах: Саблинской, Верхнеподгорной, Незлобной, Новопавловской, Марьинской и Зольской произошло стабильное увеличение численности всех пород домашнего скота. В станице Лысогорской, в ущерб остальным породам, более чем в восемь с половиной раз увеличили поголовье овечьих отар. В станицах Ессентукской, Александрийской и Боргустанской сократилось количество кабанов, причем, в первой, довольно значительное. А рабочие волы уменьшились более чем втрое в станице Кисловодской. В станице Незлобной численность рабочих волов, крупного рогатого скота, овец и свиней, соответственно, возросла на 87, 427, 214 и 135 штук и в итоге, составила 875, 1270, 927 и 448 голов, что свидетельствует о подъеме этой отрасли сельского хозяйства на новом местожительстве [202, 203]. (См. приложение, таблицы №№ 71, 107).
О количестве поголовья лошадей в волжских станицах за 1864 год показывает «Ведомость о состоянии коневодства в полках Терского казачьего войска за 1864 год». Так, строевых и рабочих лошадей насчитывалось 4211, жеребцов – 74, кобыл – 1607 и приплода различных возрастов – 789 голов. В данном случае наблюдается значительное сокращение за один год по всем позициям, соответственно на 2304, 5, 144 и 34 штуки, итого на 2487 лошадей. При этом необходимо отметить, что прекратил существование единственный казенный конный завод на территории Терского казачьего войска, что должно было сказаться в будущем на проведении селекционной работе [204, 205]. (См. приложение, таблицы №№ 71, 108).
Кроме того, имеется возможность проследить динамику сокращения и возрастания конского поголовья в волжских общинах с 1861 по 1866 год. Только в двух станицах Верхнеподгорной и Боргустанской произошло увеличение численности лошадей по всем позициям, в отличие от станиц Зольской и Железноводской, где наблюдается устойчивое сокращение. В станицах Саблинской и Горячеводской произошло увеличение по трем категориям, кроме породистых жеребцов, а также в станицах Ессентукской и Кисловодской, за исключением молодняка и в станице Георгиевской сокращение произошло только в графе «строевых и рабочих».
В станице Марьинской уменьшилось поголовье молодняка и жеребцов, причем, в несколько раз. В станице Новопавловской возросла численность жеребят, а количество жеребцов, как и еще в двух станицах осталась прежней. Всего же за несколько лет рабочих и строевых лошадей увеличилось всего на 88 голов, жеребцов – 139, кобыл – 259 голов, и количество приплода сократилось на 56 жеребят. А общее поголовье табунов возросло на 430 лошадей. В станице Незлобной при единственном жеребце, как и прежде, количество домашних лошадей и приплода сократилось на 32 и 7 голов, соответственно, что составило в конце года – 192 и 22. А численность кобыл возросла на 2 и составила 52. Итого незлобненцам принадлежало 267 голов, что на 37 меньше, по сравнению с 1861 годом [206, 207]. (См. приложение, таблицы №№ 67, 109).
В примечании о состоянии животноводства и коневодства подчеркивалось, что «казаки I-ой Волжской Бригады имеют богатые лошадей – 6, рогатого скота – 20, овец – 50 и свиней – 8, среднего состояния лошадей – 4, рогатого скота – 15, овец – 40 и свиней – 5, бедного состояния лошадей – 1, рогатого скота – 3, овец – 5 и свиней – 2. Некоторые в числе бедных ничего не имеют» [208]. Как видно, к 1865 году произошло заметное имущественное расслоение казачества, а какая-то часть станичников, еще не сумела довести свое хозяйство до приемлемого уровня после разорительной войны.
На продовольствие вышеозначенного количества домашних животных в зимний период жители волжских станиц заготовили уже 1465029 пудов накошенного сена, что больше, по сравнению с 1861 годом, на 322545 пудов [209]. (См. приложение, таблица № 68) и на 444009 пудов больше относительно предыдущего 1864 года [210]. В случае острой необходимости, казаки могли в качестве добавки к корму добавлять и солому, которую заготовили на полях в скирдах 664850 пудов [211]. (См. приложение, таблица № 78).
Промышленное рыболовство, виноградарство, виноделие, спиртокурение и шелководство, по-прежнему оставались невостребованными отраслями, в отличие от огородничества, «урожай которого в 1865 году был посредственным». Пчеловодство в волжских станицах, наоборот, набирало обороты, и доход от него, при цене за пуд меда и воска в 6 и 20 рублей, составил 36966 рулей, что больше предыдущего года на 21244 рубля [212].
В 1865 году в Торговом обществе насчитывалось казаков из станицы Ессентукской – 14, Георгиевской – 6, Александрийской – 5, Зольской – 4, Марьинской – 3, Верхнеподгорной – 1, Лысогорской и Горячеводской, в каждой по 2 продавца, итого 37 человек [213]. С каждого из них было взыскано «в доход войска, за право торговли по 60 рублей, всего 2220 рублей». Главными предметами торговли в I-ой Волжской казачьей бригаде были отмечены: «хлеб, рогатый скот, мед и из рук в руки перекупается рыба, сало, кожа и красные товары». Вся же торговля оценивалась по «разным предметам простираема 71205 рублей», что больше на 15575 рублей серебром [214].
Единственную ярмарку, которая проходила с 24 по 27 июня каждого года, посетило в 1865 году 1496 человек, «в том числе торговцев с разными товарами – 295», а всего на сумму 69076 рублей. Из них было реализовано за несколько дней всевозможных товаров, в том числе, и предметов домашнего обихода на сумму 5343 рубля, но «осталось не проданными на 63733 рубля». А вся торговля в пределах волжских казачьих станиц, по подсчетам командования бригады, оценивалась в 71205 рублей, что больше по сравнению с предыдущим годом на 15575 рублей. При этом продавцы завезли различных товаров «из других губерний» на сумму в 300 рублей серебром [215].
Обнаруженная нами «Ведомость о среднесправочных ценах, существовавших на различные предметы в Терском казачьем войске в 1865 году», позволяет в некоторой степени произвести сравнительный анализ с ценами, существовавшими в I-ой Волжской бригаде в 1861 году. Так, в волжских станицах стоимость жилого дома с хозяйственными постройками, садом и огородом была значительно выше, чем в среднем по войску. Цены на топливо, включая бурьян и кизяк, были также выше. Стоимость известных по документам продуктов земледелия оказалась ниже, за исключением гороха, пуд которого оценивался в 75 копеек в серебряном эквиваленте в обоих случаях. Рыночная цена на овец и коров оставалась идентичной, в отличие от остальных домашних животных, средняя стоимость которых в волжских станицах была на порядок выше, чем в целом по соседним полкам. Корма же для них также разнились по ценам, но на сено были ниже [216, 217]. (См. приложение, таблицы №№ 79, 110).
Вне всякого сомнения, рыночная политика зависела от множества различных причин, в том числе и занятости мужского населения на военной службе в строевых частях, а также могла претерпевать существенные изменения после каждого сезона, не исключая и отдельные станицы, где в зависимости от количества полученного прибавочного продукта, формировалась окончательная стоимость предлагаемого товара. Однако в то же время предоставляется возможность с соответствующей долей вероятности определить, в чем волжские станицы нуждались.
Так, стоимость говядины и баранины практически не изменилась, в отличие от пуда коровьего масла, цена на которое в среднем по войску в 1865 году существенно понизилась. Цена же на масло, получаемое из технических культур, в частности, из семян льна возросла, а из конопли осталась на прежнем уровне. Цены на продукцию пчеловодства, которые, несомненно, диктовали волжские казаки, также претерпели изменения. Стоимость меда немного возросла, но на воск заметно сократилась. Огородные растения, несмотря на неурожай их в 1865 году, значительно подешевели, что, возможно, связано с развитием этой отрасли в большинстве казачьих хозяйств. А вот цены на рыбу, в основном, привозную, в силу выше названных причин, существовали у волжцев на порядок выше [218, 219]. (См. приложение, таблицы №№ 79, 110).
Вместе с тем, цены на некоторые предметы торговли в казачьих станицах не удается сравнить, даже приблизительно. И если продукция рыболовства однозначно должна была быть несравненно выше в Волжской бригаде, чем во многих других общинах, расположенных ближе к крупным рекам, либо к Каспийскому морю, то цены на различные сорта сала и другие товары остаются неизвестными. Еще раз подчеркиваем, что это всего лишь предположительные данные, не позволяющие из-за малого количества первоисточников произвести окончательные выводы.
Что касается дальнейшего хозяйственно-экономического состояния волжских станиц, то сведения весьма отрывочные, что требует дополнительного исследования. Доподлинно известно, что в 1890 году из одиннадцати волжских станиц в пяти, а именно в Подгорной, Незлобной, Павловской, Кисловодской и Лысогорской, количество хранимого зерна в запасных магазинах оказалось меньше, чем числилось в долгах за казаками. Причем, в последней из перечисленных станиц, амбары оказались вообще пустыми, а в Зольской должники по яровым семенам полностью отсутствовали. В остальных волжских станицах ситуация выглядит несколько лучше, особенно, в Горячеводской, Ессентукской и Боргустанской [220]. (См. приложение, таблица № 111).
В станице Незлобной в 1890 году «на лицо» числилось 337 четвертей ржаного и 213 с половиною ярового хлеба, итого, 550 четвертей 4 четверика. Возврату же в запасные магазины подлежали почти 457 четвертей озимого и 157 четвертей 2 четверика весеннего зерна, итого, 614 четвертей. Разница же между наличными запасами и взятыми в долг семенами составляла 63 четверти 4 четверика [221]. (См. приложение, таблица № 111).
Следует обратить внимание, что в мирное время запасы хлеба в станичных магазинах в целом значительно сократились. По сравнению с 1861 годом, только в станицах Незлобной и Кисловодской суммарное количество зерна, с учетом числившегося в долгах за жителями, увеличилось. В остальных девяти представленных волжских станицах запасы зерна значительно сократились [222, 223]. (См. приложение, таблицы №№ 55, 111).
К 1899 году положение улучшилось, и только в двух станицах из входивших в Пятигорский отдел Терского казачьего войска – Подгорной и Марьинской, количество хранимого озимого зерна было меньше, чем числилось в долгах за жителями. Всего же во всех запасных магазинах находилось 8320 четвертей 3 четверика 5 гарнцев, а за станичниками числилось 3752 четверти 6 четвериков 3 гарнца, то есть положительная разница составляла 4567 четвертей 5 четвериков 2 гарнца. Из них в станице Незлобной находилось 456 четвертей 6 четвериков и в долгу насчитывалось 157 четвертей 2 четверика или почти в три раза меньше по сравнению с хранимым в амбаре [224]. (См. приложение, таблица № 112).
Запасы ярового хлеба в пяти станицах, а именно, в Александрийской, Старопавловской, Лысогорской, Подгорной и Марьинской, оказались меньше, чем было выдано жителям на посев. В пяти общинах, в том числе и в станице Незлобной, в которой находилось 303 четвертей 3 четверика, долгов по яровому хлебу не значилось. Всего же в четырнадцати станицах в добротных амбарах числилось 4715 четвертей 6 четвериков 7 гарнцев, а в долгу было 1924 четверти 6 четвериков 6 гарнцев, и положительная разница составляла 2791 четверть 1 гарнец [225]. (См. приложение, таблица № 113).
Всего же в 1899 году в казачьих общинах на хранении находилось 12946 четвертей 2 четверика 4 гарнца и в долгах насчитывалось 5677 четвертей 5 четвериков 1 гарнец, то есть наличного хлеба было больше чем в два раза, чем числилось за жителями. Из этого количества в станице Незлобной находилось 760 четвертей с одним четвериком, что на 602 четверти 7 четвериков больше, чем было выдано семян на руки жителям, и это заметно превышает общие среднестатистические данные по остальным общинам отдела [226]. (См. приложение, таблицы №№ 112, 113).
В начале прошлого столетия в незлобненской общине насчитывалось 14823,9 десятин земли, находившейся непосредственно рядом со станицей. В среднем «на каждого мужчину по числу населения» приходилось 17,9 десятин удобной и 0,3 десятины неудобной, а всего 18,2 десятины земли. Согласно сведениям, опубликованным в «Терском календаре» за 1902 год, единоличный надел в станице Незлобной был наименьшим среди всех казачьих поселений Пятигорского отдела. Даже в станице Урухской, возникшей на месте прежнего поселения незлобненцев, участок юртовой земли, выделяемый на хозяйство, был выше [227]. (См. приложение, таблица № 114). Подобное ужасающее положение не могло не сказаться на благосостоянии большинства казачьих семей, получавших основные поступления в бюджет за счет сельскохозяйственной деятельности.
В следующем десятилетии XX века юртовый надел при волжской станице Незлобной остался прежним. При этом, под лесными массивами числилось 213 десятин, но в связи с увеличением народонаселения за счет естественного прироста, на одного казака приходилось всего 8,80 десятин и из них только 6,70 десятин удобной земли. Данное количество надела по-прежнему оставалось наименьшим среди соседних казачьих общин. Лишь в станице Боргустанской участок хорошей земли оказался еще меньше. Но так же, как и во многих других станицах Пятигорского отдела «душевный надел» был меньше половины от узаконенной пропорции. Только в трех станицах: Марьинской, Подгорной и Лысогорской земельные участки немного превосходили пятьдесят процентов от необходимого [228]. (См. приложение, таблица № 115), с которых казачьи семьи продолжали собирать своих юношей на царскую службу.
Статистические материалы, приведенные казачьим офицером, депутатом Государственной Думы нескольких созывов, свидетельствуют о том, что во всех станицах Пятигорского отдела, кроме Боргустанской, были заведены шестнадцать общественных и девяносто три частновладельческих хутора. В них, соответственно, насчитывалось сто пятнадцать и четыреста восемьдесят один дом, а всего пятьсот девяносто шесть жилых строений. Из них шесть собственных хуторов при двадцати шести домах принадлежало казакам станицы Незлобной [229]. (См. приложение, таблица № 115).
Во всех поселениях Волжской бригады прочно обосновались лица не казачьего происхождения. К сожалению, при переиздании монографии Михаила Александровича вкрались досадные опечатки, не позволяющие достаточно точно определить количество войскового и постороннего населения в казачьих станицах Центрального Предкавказья. Однако и в этом случае достаточно хорошо видно, что в станице Незлобной незадолго до начала трагических событий военного и революционного лихолетья, пришлые люди имели множество частных домов, в которых проживало достаточно много крестьянских семей. А на сезонные или другие временные работы приходило чуть меньше мужчин и женщин от числа проживающих в станице «иногородних» [230]. (См. приложение, таблица № 115).
Необходимо отметить, что с наступлением мира в северокавказском регионе, кардинальным образом изменившего жизнь большинства населения, со всей очевидностью встал вопрос об улучшении сети транспортных коммуникаций. Начиная с 1868 года, великий князь Михаил Николаевич неоднократно выступал за скорейшее строительство железной дороги с привлечением отечественного и иностранного капитала. Будучи наместником Кавказа, ближайший родственник царя добился того, что уже к февралю 1872 года были разработаны четыре наиболее вероятные направления по прокладке железной дороги.
После рассмотрения всех предложенных вариантов, был выбран проект, разработанный инженером Министерства путей сообщений Крамером в 1870 году. Согласно ему, железная дорога расстоянием в 651 версту должна была пройти от Ростова-на-Дону через кубанскую станицу Новоулешковскую на станицу Невинномысскую, затем – вдоль отрогов Кавказских гор на Владикавказ, оставляя немного в стороне Пятигорск. С мнением железнодорожников согласились и высшие чины империи, включая Александра II, утвердившего 7 марта 1872 года план строительства [231].
В дальнейшем, с расширением сети железнодорожного строительства на Северном Кавказе, станция Незлобная, начиная с лета 1875 года, постепенно превратилась в один из крупнейших центров по перевозке и доставке различных товаров, в том числе, и сельскохозяйственной техники и встала в один ряд с такими городами, как Армавир и Екатеринодар [231], а в отдельные годы, опережая их по количеству товарооборота по важнейшим показателям. Через станицу Незлобную регулярно проходили сотни составов, заполненных хлебом, вином, рыбой, шерстью, дровами, нефтью и многим другими промышленными товарами.
Не изменилось положение и после 1914 года, когда в строй окончательно была введена новая железнодорожная ветка от Георгиевска до города Святого Креста, современного Буденновска. В одиннадцати километрах от Незлобной возникла новая станция, сохранившаяся и функционирующая до настоящего времени, в отличие от станичной станции, от которой практически ничего не осталось, но сохранилось название одной из ближайших к мукомольному предприятию улиц – Вокзальная.
Статистические материалы, опубликованные за разные годы в периодическом ежегоднике «Терском календаре», позволяют проследить динамику товарооборота. Так, с 1898 года по 1913 год количество хлеба, виноградного вина и шерсти возросло почти вдвое, а рыбных вагонов и нефтяных цистерн на столько же уменьшилось. Количество перевозимых дров также сократилось, но в 1912 году зафиксированы поставки хлопка. Вместе с тем, количество отправляемых грузов с железнодорожной станции Незлобная в указанное время неизменно оказывалось выше, чем прибывавших товаров. Из представленных данных видно, что в отдельные годы товарооборот уменьшался, причем, значительно. Но количество привозимых грузов в Центральное Предкавказье при отдельных небольших спадах в целом продолжало расти, что свидетельствует о все большем вовлечении края в общероссийский рынок [233, 234, 235, 236, 237]. (См. приложение, таблица № 116).
Используя благоприятный экономический рост, местные предприниматели включаются в процесс создания промышленных предприятий в станице Незлобной. Уже в завершении XIX века на полную мощность функционировали два завода по производству керамического кирпича и черепицы. Появляются большие мельницы, оснащенные современным по тому временем оборудованием. В 1905 году известный хлебопромышленник купец В.М.Кащенко покупает у купца Ляскина территорию более десяти гектаров на левом берегу Подкумка, где на специально сооруженном канале стояла небольшая мельница, производительностью 25-30 тонн пшеницы в сутки и работавшая на водяной турбине.
С этого времени начинается новый этап развития станичного производства, повлиявшего на дальнейшую судьбу нескольких поколений жителей. Для строительства новейшей мельницы, элеватора, котельной, помещения для паровой машины, складов и других вспомогательных помещений новый владелец договаривается с инженером И.П.Ковалёвым на изготовление полного проекта, по выполнению которого предприниматель В.М.Кащенко заключил с солидной ирландской компанией договор на производство всех работ. Однако для строительства мельзавода и для его дальнейшей эксплуатации требовалась дополнительная железнодорожная ветка протяженностью в девятьсот метров.
Станичное правление во главе с атаманом Татаринцевым, согласилось на возведение полотна, но потребовало построить несколько объектов. А именно: двухэтажную кирпичную школу, сохранившуюся до наших дней, три моста через Подкумок и дорожную мостовую от мельзавода до Георгиевска, в которых остро нуждались станичники. Все работы были завершены в 1908 году и мельница, принадлежавшая купцу В.М.Кащенко, стала крупнейшей на всем Северном Кавказе и известной далеко за пределами России.
Для быстрейшего экономического развития края, во многих волжских станицах были созданы специальные «Кредитные учреждения», в сферу деятельности которых входило скорейшее решение финансовых вопросов. В 1911 году незлобненское товарищество возглавлял председатель правления священник Александр Избаш. Ему помогали урядники Григорий Гаврилович Чуркин, Виктор Моисеевич Скачков, Иван Георгиевич Никитин и казак Андрей Ефимович Питинов. Председательствовал в совете урядник Иван Петрович Клочков, при котором находились урядники Карп Иванович Мартынов, Антон Тихонович Сидоров и казак Поликарп Федорович Борисов [238].
На следующий год в кредитном товариществе произошли небольшие изменения. Так председателем совета стал Дмитрий Фёдорович Трунов, а его помощниками следующие станичники: Поликарп Федорович Борисов, Илья Киреевич Говорухин, Карп Иванович Мартынов. Председателем правления по прежнему оставался святой отец Александр, в помощь которому были определены Иван Петрович Клочков, Иван Георгиевич (Егорович) Никитин и Андрей Ефимович Питинов [239]. Как видно, список фамилий остается практически прежним, что свидетельствует о полном доверии со стороны вышестоящего начальства.
Уже в конце XIX века, а именно, в 1898 году в станице Незлобной функционировал базар по понедельникам и зафиксировано семнадцать «торгово-промышленных заведений». Одно из них черепичный завод, принадлежавший Я.Семову, на котором трудилось пять рабочих с оборотом производства 2160 рублей в год [240]. В дальнейшем, станичный рынок продолжал еженедельные торговые операции, годовой оборот которых составлял не менее 1000 рублей [241].
В 1914 году, согласно официальным сведениям, в станице Незлобной находилось пять мельниц различной мощности, три просушки для зерна, одна «контора по отправке товаров», еще одна частная организация по скупке зерновых продуктов у населения окрестных селений и станционный элеватор, принадлежащий Владикавказской железной дороге, на котором работали собственные служащие. На незлобненских предприятиях трудились 369 рабочих, причем, больше всего в «Торговом доме В.М.Кащенко и сыновья» в количестве 210 человек [242].
В самый разгар мировой войны чиновники из Министерства торговли и промышленности, находясь в городе Владикавказе, 19 июля 1916 года составили список наиболее значимых предприятий края. В их число вошли «мукомольная мельница» С.В.Белова, «мукомольная вальцевая мельница» А.М.Ершова, которые находились в аренде у фирмы «Новиков и Ко». А также «мукомольная мельница и просушка» В.М.Кащенко, расположенная «близ станции Незлобная Владикавказской железной дороги» [243]. По всей видимости, вышеозначенные промышленные заведения поставляли свою продукцию для действующей армии и совместно с остальными оборонными предприятиями находились под пристальным вниманием местной администрации.
Наличие большой железнодорожной станции, нескольких крупных сельскохозяйственных предприятий должно было, на первый взгляд, гарантировать всем станичникам, включая “иногородних”, безбедную жизнь. Однако в «Летописи о Михайло Архангельской церкви станицы Незлобной» приходской священник в главе XVII «О разных разностях» в скупых фразах сообщает ужасающие подробности о повседневной жизни большинства населения, начиная с середины 80-х годов XIX века:
«1884 год. Был хороший на все: хлеба, родившиеся травы тоже. 30 июня был пожар в доме Ш.Шарикова…
1885 год. Тоже урожай.
1886 год. Урожай хороший.
1887 год. Урожай на травы и хлеб хороший, льна мало… Весною воды в Подкумке много было.
1888 год. Зима малоснежная, весна дождливая… Трава сорная. Лето без дождей и жаркое. Пшеница, овес и ячмень соломою вырос и от жары и от… разного ветру зерна не было. Жители покупают хлеб в мужичьих селах по 1-му рублю пуд.
1889 год. Тоже плохой урожай. Урожая не хлеб не было, лен родился хорошо. Лето жаркое.
1890 год. Плохой. Урожая не было. Арбузов много. Сады померзли.
1891 год. Зима с сильными морозами до 21. Весною дождей много, трава сорная, а лен заглушен травою. На хлебе… соломы много, а зерна не было. Хлеб покупают по 1-му рублю 10 копеек пуд. Ячмень был 65 копеек, а овес 50 копеек пуд. Лен 1 рубль 10 – 20 копеек. Просо и арбузы хорошие. Сады от морозов пропали, вырубили… В России голод.
1892 год. Снегу мало, урожай плохой... Холера, умерло за шестьдесят человек… Лето жаркое… сады не мерзли.
1893 год. Неурожай, кроме льна ценою 1 рубль 15 копеек. Просо родилось – 20 копеек, ячмень плохо – 30 копеек пуд. Лето жаркое… С ноября появилась чума на скотину. Кормили и поили на двору до 6 апреля 1894 года. Жители голодают. Заработок на волах прекратился.
1894 год. Зима холодная, хлеба у жителей нет, чума свирепствовала до 6 апреля, потом опять с июня по 1 августа. К 1 марта жители на заработки к купцу Алексею Митрофановичу Ершову. На реке Подкумок начали строить мельницу водяную – вальцевку и получают от него от 50 копеек до 1 рубля в день, этим кормятся. Птенцы, ни зерна не родилось. Лен не выходит по 30 – 40 копеек пуд и десять. Цена 25 копеек. Просо пропало, арбузы тоже. С 10 июля по 1 августа не было дождя. Жарко. 11 по 12 августа ливень и страшная гроза, а потом опять нет. Вишня пропала от морозов. Бедственное положение прихожан заметно отразилось на доходах церкви и притча. В прошедшие три года было плохо, но в этом году еще хуже.
1894 год, августа 31 дня в три часа пополудни с запада повисла буря, от пыли ничего не видно, через двадцать минут пошел град. С того дня жара убывает и стало прохладней. 3 сентября дождь.
1894 год. Осень сухая, снегу не было до Нового года. Затем покрылась гололедециею, морозы были до двенадцати дней… Жители до чиста вырубили лес, пятнадцатилетний раздел, а 1895 году более раздела на души не будет. Посмотрим еще, как они разведут лес. Осень была благополучная. Год закончился недостатком хлеба, у многих жителей и денег.
1895 год… до 25 февраля причастников было 1390 душ.
3 апреля по 26 много было дождей и холодновато было. Вишни цвели хорошо.
В 1895 году до 15 июля дождей было много. Река Подкумок разлилась, потопила много огородов и разрушила переезды и мосты. Урожай трав хороший, но хлеб посредственный от жары. От 15 июня начавшиеся до 380 пожарили колос и головки льна…
Вообще год был благополучен, цена на хлеб средняя. Пуд пшеничной муки 60 копеек, овса и ячменя 35 копеек, лен за пуд – 70 копеек. Урожай хороший. Ноябрь холоден и 6 декабря снег до конца года.
1896 год. Новый год начался холодным, бурею и снегом, но с 6 января было холода 20. Льду мало было. По случаю хорошей погоды, на реках народу много было…
1896 год был урожайный на траву и просо хорошее, а на лен и другой хлеб плохой…
1898 год… Тяжело пришлось бедному люду. Зима затягивалась. Корму для скота нет, раскрывают крыши,… приближается святая Пасха (5 апреля - авторы), а морозы не убавляются, служить даже в нашем истопленном храме трудно… Весна вообще холодная. Народ стал раскрывать крыши для корма скота. Сено 40-50 копеек пуд. У некоторых жителей скот пал с голоду.
С июня месяца приступили к ремонту крыш. Травы скосили и набрали много сена. Хлеба всходы, как ярового, так озимого хорошие. Лето дождливое. Рост хлеба усиленный. Один день все уничтожил, прошел дождь, а потом пригрело сразу, так что весь налив пшеницы испарился. Яровые хорошие...
1901 год. Весна была сухая, от чего ощущаются сильные недостатки в корме для скота, урожай хлеба удовлетворительный, зима была снежная...
1902 год. Теплая и сырая зима дает надежду на хороший урожай… урожай хороший…
1903 год. Зима сравнительно снежная. Весна ранняя. Отсутствие дождей произвело большую панику среди народа…
1904 год. 21 ноября сектанты – хлысты под водительством М. принесли в Святой Храм Иконы…
1905 год. Зима суровая…
1908 год. Зима была продолжительная и холодная. Началась зима обложным снегом с 21 ноября и продержалась до марта месяца…
1915 год… урожай был хороший, но благодаря недостатку рабочих рук много хлеба осталось в поле не убранным и погибло. Конец лета, осень и начало зимы шли дожди» [244].
Беспристрастные заметки приходского священника станицы Незлобной показывают, что за долгое время только в 1897, 1905 и 1915 годах урожай хлеба был хороший, в 1895 и 1901 годах выход зерновых показан как средний или удовлетворительный. Причем, в военное время, отличный урожай за много лет старики, женщины и казачата не успели полностью собрать, что и приводило к дальнейшему ухудшению общей экономической ситуации в общине.
В остальные, указанные в «Летописи» сельскохозяйственные сезоны, урожай был плохой, что приводило массовому голоду среди станичников и к повсеместному повышению цен на основной продукт питания населения. Виною этому, чаще всего, выступала продолжительная засуха, отмеченная в течение ряда лет. Случалось и градобитие, а также подтопление станичных огородов большими разливами Подкумка, что еще более осложняло положение основной массы казаков, которым для пропитания своих семей приходилось наниматься на различные работы.
О животноводстве говорится немного, но и из этого видно, что заразные болезни и бескормица приводили к определенному сокращению поголовья домашних животных. Доходило до того, что жители были вынуждены срочно разбирать соломенные крыши не только хозяйственных построек, но и с жилых домов, чтобы спасти оголодавшую скотину. А в отдельные холодные зимние месяцы на отопление жилищ использовали все горючие материалы, запасенные в станице, включая и соседний небольшой участок юртового леса, на разведение которого уходили многие десятилетия.
Занимались станичники, как и прежде, выращиванием технической культуры, применяемой в домашнем хозяйстве. Но также как и с основными посевами хлебных злаков, зачастую, урожай льна зависел от многих природных факторов и не редко забивался сорняками. Из содержания обнаруженного документа следует вывод о большом количестве вишневых деревьев в станице. Совершенно неожиданно узнаем, что на рубеже столетий в станице Незлобной занимались бахчеводством, и урожай арбузов иногда бывал даже хорошим.
Становится очевидным бедственное положение большинства станичников, у которых в отдельные годы полностью отсутствовали какие-либо финансовые средства, что заметно отражалось и на доходах церковного прихода. Для пополнения семейных бюджетов главы семей занимались перевозкой различных грузов на быках, но в 1893 году они прекратились, и более об этом доходном промысле не упоминается. Однако маловероятно что, проживая в непосредственной близости от крупной железнодорожной станции, казаки не пользовались преимуществами своего положения. В целом же, хозяйственно-экономическое состояние населения станицы Незлобной никак нельзя назвать процветающим. Не стоит удивляться, что в эти годы множество семейств испытывали ощутимые трудности, отправляя своих взрослых сыновей на военную службу. Поэтому в данном случае не приходится говорить о каком-то особом зажиточном военном сословии, незадолго до октябрьского переворота.
Таким образом, начавшийся процесс размежевания и наделения землями станиц Кавказского Линейного казачьего войска в первой половине XIX века продолжился и в пореформенный период. Казачьи общины, входившие в состав Волжской бригады, узнали о приблизительных границах своих юртовых угодий только в 80-х годах. Однако с повсеместным ростом народонаселения в казачьих общинах, количество станичных наделов, практически не менялось. Следствием чего участок земли, выделяемый на каждую мужскую душу с новым переделом, стремительно сокращался и со временем в большинстве волжских станиц составил менее половины от положенной правительством нормы.
Получив освобождение от непрерывного нахождения в строевых сотнях, волжцы больше свободного времени стали уделять своему хозяйству. В результате в первые же мирные годы произошло многократное увеличение сбора сельскохозяйственных культур. Причем, по многим отраслям пашенного земледелия волжские общины превосходили остальные подразделения Терского казачьего войска. Как и прежде, после сбора урожая каждый хозяин сдавал установленное количество озимого и ярового зерна в станичные хранилища. За небольшим исключением, обедневшие семьи в волжских общинах брали хлеб в долг в местных амбарах. Нередко количество наличного зерна в хлебных магазинах уступало выданному на посев и пропитание станичникам, что свидетельствует об экономических проблемах некоторой части казачества.
Разведение домашних животных и лошадей в начале пореформенного периода не очень отличалось от военного времени. Несмотря на то, что в волжцы регулярно заготавливали на зиму тысячи пудов сена и соломы на юртовых лугах и полях, количество скота, в основном балансировало на одном уровне. Либо происходила узкая специализация, при которой в станицах стали отдавать предпочтение какой-то породе скота в ущерб остальным. Со временем количество пастбищ непременно должно было сократиться, что и приводило к дальнейшему уменьшению поголовья в среднем на одно казачье хозяйство и это без учета различных эпидемических болезней среди домашних животных, периодически возникающих в волжских станицах.
Вместе с тем, после прекращения кровопролитных боев на Северном Кавказе, непредвиденные ежегодные расходы на военные нужды, стремительно сократились, что позволило заметно увеличить бригадные капиталы. Собранные деньги хранились как в собственных кассах при полках, так и периодически продолжали отправляться под проценты в центральные учреждения страны. В их число входили не только станичные финансовые поступления, но и церковные, включая собранные пожертвования на благотворительность. Наличие подобных сумм являлось своеобразным гарантом на случай неурожая или каких-либо разрушительных происшествий.
В станице Незлобной после переселения на новое место жители очень быстро освоились и скоро добились хороших результатов во многих отраслях сельскохозяйственного производства. Какое-то время они, также как и остальные волжские общины, поддерживали свои хозяйства на достойном уровне. Но на рубеже XIX-XX веков погодные условия сложились крайне неблагоприятно для большинства незлобненцев, в силу чего казачья община на долгие годы попала в сложное экономическое положение, выход из которого многие семьи видели в дополнительных заработках на стороне. Небезынтересно отметить, что станичники на приусадебных участках занимались садоводством, что создавало прекрасную панораму в период цветения фруктовых деревьев, а также выращивали бахчевые культуры, более распространенные на песчаных почвах в восточных районах степного Предкавказья.
Казачья станица превратилась в одну из крупнейших на Северном Кавказе перевалочную железнодорожную станцию, которая пропускала сотни всевозможных эшелонов в год. Наличие в ближайших окрестностях большого количества сельскохозяйственной продукции привело к созданию на территории станичного юрта нескольких промышленных предприятий. В их число входили и достаточно крупные для своего времени мельницы, на которых трудились десятки наемных рабочих. Одновременно произошло заметное увеличение и пришлого населения, постоянно проживающего на земле Терского казачьего войска и задействованного на периодических работах.
3.4. Специфика военной службы волжского казачества
С окончанием ведения активных боевых действий в северокавказском регионе произошли значительные структурные изменения в комплектовании строевых частей. Более не существовало острой необходимости держать под ружьем и отвлекать от ведения хозяйства тысячи казаков да еще ежегодно снабжать их денежным и продовольственным довольствием за счет государственного бюджета. Вследствие этого уже к 1865 году в Терском казачьем войске на действительной службе осталось всего сорок сотен, пропорционально распределенных среди всех линейных станиц. Восемь из них приходились на волжские общины, разделенные на два равноценных полка в составе бригады [245].
В них насчитывалось 2 штаб-офицера, 24 обер-офицера, 149 урядников и 2692 нижних чинов, итого, 2867 человек. В числе отставных значилось 2 штаб-офицера, 4 обер-офицера, 291 урядник и 4137 казаков, итого, 4434 человека. Всего 7301 взрослых мужчин, к которым готовы были присоединиться, в случае необходимости, еще 412 юношей. Из них незлобненцев в строю значился 1 обер-офицер, 4 урядника и 169 нижних чинов, итого 174 человека. А отставных 20 урядников и 266 казаков, итого 286 ветеранов боевых действий. Всего 460 взрослых мужчин и 9 казачат, готовых заменить отслуживших положенные сроки службы [246]. (См. приложение, таблица № 118).
По сравнению с 1863 годом, к которому произошло заметное сокращение боевых частей, в 1865 году этот процесс еще более упрочился. Так, при том же количестве штатных офицеров, среди урядников и казаков I-ой Волжской бригады произошло сокращение на 778 человек и на 1114 нижних чинов увеличилось количество отставных. Если же учитывать естественную убыль населения волжских станиц, произошедших за два года, то цифра оказалась бы еще больше. В станице Незлобной происходили идентичные события. Так, численность служащих уменьшилась на 59 человек с одновременным увеличением переведенных в состав внутрислужащих на 97 нижних чина. При этом строевыми казаками командовал обер-офицер, проходивший по спискам незлобненской общины [247, 248]. (См. приложение, таблицы №№ 38, 118).
Пополняя опытными командирскими кадрами казачьи общины, еще в 1861 году в канцелярии Наказного атамана было принято решение о назначении в станицу Бабуковскую (еще не переименованную в Незлобную на современном месте) и Лысогорскую по два опытных казачьих офицера [249]. Вскоре был составлен специальный список предполагаемых к переселению войсковых чинов вместе с количественным составом их семей, с указанием имен и возрастов, а также с подробным перечислением принадлежащих им домашних животных, следующего содержания:
«Есаул Попов Аникей Семёнович – 44 лет, сын Николай – 12, жена Настасья Ивановна – 33, дочери Марья – 16, Анна – 14, Варвара – 5, мать Аникея, вдова сотница Ульяна Сергеевна – 71.
Имущество семьи: лошадей - 4, волов - 12, коров - 6, гулевого скота - 4 и свиней - 5.
Есаул Усков Пётр Сергеевич – 50 лет, жена Василиса Фёдоровна – 40, дочери Александра – 14, Татьяна – 10, Капиталина – 9.
Имущество семьи: лошадей - 4, волов - 4, коров - 3, гулевого скота - 3 и свиней - 3.
Сотник Комасков Тихон Иванович – 33 лет, жена Анна Павловна – 23.
Имущество семьи: лошадей - 16, волов - 4, коров - 4, гулевого скота - 4 и свиней - 4.
Хорунжий Солнушкин Иван Иванович – 28 лет, жена Марья Викентьевна – 24, дочь Матрёна – 7.
Имущество семьи одна лошадь.
Хорунжий Морозов Григорий Ермолаевич – 40 лет, сыновья Аким – 19, Иван – 10, Семен – 4, жена Александра Петровна – 36, дочери Федора – 14, Евдокия – 8, Варвара – 5. Акима жена Вера Родионовна – 18.
Имущество семьи: лошадей - 4, волов - 8, коров - 7, гулевого скота - 12, овец - 30 и свиней - 4» [250].
Каждому офицеру предполагалось выдать «единовременно в пособие по 285 рублей 71 копейки каждому, им же на жалованье на первый год по 500 рублей», которые поступили в Штаб Войск Терской области только 4 сентября 1862 года. При этом, вышеозначенные семьи переселялись «согласно их желанию», а «хорунжий Павлов, как житель станицы Нижнеподгорной по необходимости вместе с жителями» [251]. Также известно, что хорунжие И.И.Солнушкин и Г.Е.Морозов до этого проживали, соответственно, в станицах Новопавловской и Александрийской. Откуда должны были прибыть остальные офицеры во вновь возводимые станицы, на сегодняшний день остается неизвестным [252].
Генералу Х.Е.Попондопулло из Штаба Войск Терской области доложили 28 февраля 1862 года, что утвержденные офицерские семьи «ныне почти (выделено нами - авторы) водворены на новых местах» [253]. Однако в «Ведомости о количестве народонаселения I-ой Волжской Бригады Терского казачьего войска в 1861 году» говорится пока что о наличие одного офицера в станице Лысогорской, видимо, о хорунжие Павлове [254]. (См. приложение, таблица № 37). Но уже в 1863 году отмечены три обер-офицера и один в станице Незлобной, «состоящих в комплекте строевых частей» [255]. (См. приложение, таблица № 38), количество которых не изменилось и через два года [256]. (См. приложение, таблица № 118). Таким образом, становится ясно, что из шести ранее планируемых к переселению отобранных командирских кадров, по всей видимости, только четверо обер-офицеров прибыли на новое местожительство.
В условиях мирного времени количественный состав волжских сотен вполне справлялся со своими обязанностями, главным образом, по поддержанию спокойствия и дальнейшего хозяйственного освоения Центрального Предкавказья. Проводимая широкомасштабная военная реформа в российской армии вскоре затронула и подразделения Терского казачьего войска. В первую очередь, перед порубежным казачеством ставилась сложная задача в сжатые сроки освоить новейшее нарезное огнестрельное оружие и перейти на его использование в строевых подразделениях. Тем более что отдельные трагические случаи, связанные с «нечайным» применением стрелкового оружия и приводившие к трагическим последствиям имели место, в том числе, и среди волжских казаков [257].
В качестве практического эксперимента по личной инициативе полковника Ф.Ф.Федюшкина была организована первая «учебная строевая команда». На место руководителя командир Волжской бригады пригласил своего дальнего родственника из станицы Червлённой хорунжего Гребенского казачьего полка – Рогожина, специалиста по нарезному оружию. В рапорте от 21 апреля 1864 года Федул Филиппович информировал Наказного атамана, что «в пройденных некоторых предметах действий из резного огнестрельного оружия, (он) лично убедился, что большая часть чинов на все вопросы… отвечала удовлетворительно». По этой причине, «чтобы усовершенствовать казаков правилам действия резного оружия, (он) нашел необходимым назначить постоянно в обеих полках I-ой Бригады отдельные команды, в каждом из двадцати человек». В заключение казачий штаб-офицер просил Христофора Егоровича «разрешения об утверждении и показывании по отчетности означенных команд, как отдельными командированными» [258].
Практические занятия в 3-й сотне 1-го Волжского полка проходили три дня. В период с 3 по 4 апреля учебная стрельба проводилась по мишеням с двухсот шагов, а 4 апреля – с трехсот, по два выстрела. Особенно отличились и были отмечены урядник Матвей Волошин, приказной Емельян Климов, казаки Казьма Дробышев, Пётр Гринёв, Ивлий Никитин, Митрофан Шаповалов, Михайло Смоляков, Николай Вдовин, Иван Сидоров, Ефим Петинов и Павел Прядкин. О чем были сделаны соответствующие записи в «Журнале нижних чинов 1-го и 2-го Волжских казачьих полков, бывших на стрельбах» [259].
Первоначальный опыт в Терском казачьем войске прошел вполне успешно, о чем незамедлительно доложили в Санкт-Петербург. Вскоре император Александр II «изволил разрешить учредить во всех полках Терского казачьего войска учебные команды для распространения между казаками правил обращения и действия из нарезного оружия под главным наблюдением полковых командиров и с тем, чтобы офицеры, окончившие курс в новых стрелковых командах руководили ходом этих занятий, первое время лишь в своих полках» [260].
Вследствие чего, приказом Наказного атамана от 9 мая за № 2963 для проведения дальнейших систематических занятий по «обращению и действию с нарезным оружием», хорунжий Рогожин получил назначение еще и в Горский, Моздокский, Гребенской и Кизлярский казачьи подразделения, а сотник Хвостиков в полки Владикавказские и Сунженские. С назначением из войсковых сумм «ежегодно на разъезды по 120 рублей серебром каждому. Пособие будет это служить им поддержкою ограниченного их состояния» [261]. С обучением новых опытных офицеров количество учебных команд, в которых необходимые навыки получали все большее количество казаков, увеличивалось. Так, приказом за № 226 от 8 февраля 1866 года одну из таких команд в I-ой Волжской бригаде возглавил хорунжий Горепекин, окончивший специальный курс в «Кавказской строевой школе» [262].
Необходимо отметить, что всем находившимся на военной службе строевым казакам, распоряжением по российской армии от 1 декабря 1872 года выделялись следующие продукты питания: «На продовольствие людей, каждому человеку… в сутки хлеба ржаного 3 фунта, мяса или рыбы 1 фунт, круп 1/20 гарнца, соли 7 золотников, вина две чарки, полагая каждую чару в 1/80 часть ведра». На прокорм строевых лошадей ежесуточно отпускалось 20 ор сена и 2 гарнца овса. При этом в Терской Области «существовали следующие среднесправочные цены: мясо говядины один фунт – 4 копеек, гречишных круп один гарнец – 22копейки, муки ржаной один фунт – 1 копейки, соли один фунт 1 копейки, овес один пуд – 20 копеек» [263].
Хорошо видно, что ежедневная норма отпускаемых продуктов на каждого служащего была вполне достаточной для нормальной жизнедеятельности организма, в том числе и для личного состава, непрерывно выполнявшего служебные обязанности по поддержанию соответствующего спокойствия в северокавказском регионе. Конский состав строевых казачьих частей, также на должном уровне обеспечивался фуражом, позволявшим, в случае необходимости совершать стремительные многокилометровые переходы по пересеченной местности.
Вместе с тем, установившийся мир на Северном Кавказе требовал пересмотра сроков службы в строевых частях. В фонде «Штаба войск Терской области» сохранилось дело, в котором Наказной атаман 14 июля 1873 года за № 4433 обращается в Правление Военного отдела Терского казачьего войска. В нем, в частности, говорилось, что «пятилетний срок казачьей службы в поле, действительно обременительный для казаков и тяжело отзывается вообще на их хозяйствах и семействах. В особенности на одиночных, в которых в больше случаев, жена казака остается одна с несколькими малолетними детьми, не только не в состоянии присмотреть за хозяйством, на напротив терпят крайности и в случае болезни лишена бывает всех средств к своему существованию, чрез что домашность казака неизбежно приходит в сильный упадок, так что казак по возвращении со службы едва ли в состоянии будет исправить оную и через десять лет». По этой причине генерал-адъютант М.Т.Лорис-Меликов вносил предложение «в видах разорения хозяйства казаков, более полезным сократить срок полевой службы не только до четырех лет, но если возможно, то и до трех лет с сохранением выхода казаков со льготы на службу один раз» [264].
Однако уменьшение времени нахождения в строю до четырех лет, никоим образом не повлияло на их высокую профессиональную подготовку, так как занятия под присмотром квалифицированных наставников не прекращались с выходом на льготу. Оказавшись в непосредственной близости от театра боевых действий, в период очередной войны с Турецкой державой (1877-1878), терские сотни одни из первых вступили в вооруженное противоборство с основными силами османов в Закавказье. В течение ближайших недель казачьи части второй и третьей очереди были поставлены под ружье и быстро переброшены на фронт. Всего же Терское казачье войско выставило против неприятеля пятнадцать кавалерийских полков, две артиллерийские конные батареи и гвардейскую сотню из императорского конвоя, неоднократно отличившуюся в стремительных конных атаках [265].
Помимо конвойцев, в боях с неприятелем в закавказских провинциях и на дунайских рубежах участвовала отдельная батарея и восемь полков и из них только один в Европе. Остальные терские части, в основном были привлечены для успокоения горцев Восточного Кавказа и поддержания должного порядка в ближайших тылах и на транспортных коммуникациях русской армии. Но и этого количества полков оказалось достаточным, чтобы прославить казачество Терека. В многочисленных сражениях они не раз вносили окончательный перелом в боевые действия и обращали противника в беспорядочное бегство. Александр II по достоинству оценил заслуги станичников. Так, оба Волжских полка, наравне со 2-м Владикавказским, были удостоены восьми серебряных Георгиевских труб за взятие мощной крепости Карс. А все участники боевых действий получили право носить на папахах специальные металлические знаки с надписью «За отличие в турецкую войну 1877-1878 годах» [266].
Среди признанных героев кампании значится и кавалер ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия войсковой старшина Волжского полка князь И.М.Джамбакуриан-Орбелиани [267], добившийся со своими подчиненными нескольких громких побед. На сегодняшний день представляется возможным озвучить некоторые имена, фамилии, воинские звания и большую часть номеров выданных Георгиевских крестов различных степеней наиболее отличившимся нижним чинам из волжских станиц. Причем, отдельные младшие командиры были отмечены высокими наградами не единожды. В их числе вахмистр Александр Водобшин, отмеченный за одну кампанию трижды.
В нескольких обнаруженных нами списках отмечены следующие фамилии волжских казаков:
Вахмистры: Феоктист Поляков за № 34941, Иван Макухо за № 34942 (4-й степени), Иван Макухо за № 3023 (3-й степени), Евдоким Веретенников за № 22440 (4-й степени), Евдоким Веретенников за № 3480 (3-й степени), Александр Водобшин за № 22441 (4-й степени), Александр Водобшин за № 2890 (3-й степени), Александр Водобшин за № 919 (2-й степени).
Урядники: Степан Горепекин за № 34924, Иван Носов за № 34943, Степан Суслов за № 34944, Филип Максимов за № 34945, Александр Звягин за № 36820, Константин Фисенков за № 22437, Кондрат Кондратов за № 22448, Козьма Холодный за № 43347, Фёдор Кобеляев за № 33200, Егор Чернов за № 33260, Дмитрий Токарев за № 50406, Яков Свяшко за № 49443, Еремей Водобшин за № 49439, Власий Прокофьев за № 56725, Леон Кузнецов за № 56731, Михайло Прокопов за № 58008, Иван Гречухин за № 59293, Давид Наумов за № 59007, Прокофий Посников за № 59008, Сергей Кондратьев за № 59011, Василий Лысенко за № 81216, Василий Ефанов за № 81217, Денис Башко за № 81218.
Приказные: Тимофей Стрельцов за № 33227, Давид Ткачёв за № 33320, Иван Старицкий за № 48945, Мирон Марокода за № 49496, Фёдор Ромащенко за № 55651, Аким Мищенко за № 55661, Михей Лопатин за № 56773, Дмитрий Сухен за № 59010, Василий Хлипов за № 59296, Алексей Найдёнов за № 59297, Семён Косаев за № 59298, Наум Потов за № 61274, Дмитрий Проценко за № 74891.
Казаки: Фёдор Жидовка за № 33146, Матвей Лукьянов за № 33178, Давид Аксенко за № 33236, Зот Суслов за № 37176, Яков Потапов за № 37181, Лазарь Филков за № 37196, Казьма Гридасов за № 38997, Евсей Нигрей за № 38977, Василий Ведерников за № 48947, Иван Медянский за № 49495, Андрей Маковкин за № 49498, Фёдор Сурков за № 49499, Лукьян Саенко за № 55657, Пётр Суслов за № 55666, Поликарп Миргородский за № 55674, Трофим Воробьёв за № 56728, Алексей Русинов за № 56750, Андрей Богданчиков за № 57901, Степан Поляков за № 58982, Самойло Козицкий за № 58983, Михайло Фотьянов за № 59000, Дмитрий Коптев за № 59004, Емельян Горепекин за № 59106, Николай Лисичкин за № 59409, Поликарп Ельков за № 59294, Павел Киркол за № 59295, Трифон Мигунов за № 59442, Егор Михалев за № 61256, Иван Кудрявцев за № 74890, Тимофей Чумик за № 74893, Захар Потапов за № 74895, Максим Ельков за № 81215.
Трубачи: Пётр Матвиенко за № 49440, Алексей Казачков за № 59009.
Полковой писарь Степан Подкотилин за № 50441.
Старший писарь Андрей Безсонов за № 49438.
За отличия в разновременных делах с турками.
За отличия в делах с турками 27 апреля, с 19 сентября по 4 октября, 23-24 октября.
А также знак отличия Святого Георгия 4-й степени присвоены: Савелию Чихову, Емельяну Згоннику, Павлу Бевучину, Фелимону Токареву, Ивану Безлепкину, Моисею Довгину, Евлампию Шубину, Якову Зотову, Ивану Потапову, Евграфу Криволапову [268].
К сожалению, следует констатировать, что это не окончательные списки всех награжденных волжцев, проявивших себя в многочисленных боях с извечным противником России на южных рубежах. В городском краеведческом музее Пятигорска, в одном из смотровых залов выставлена мемориальная доска из станицы Горячеводской, на которой “золотыми” буквами вписаны имена нескольких Георгиевских кавалеров. В числе станичников, отличившихся в последнюю турецкую войну, значатся: приказные: Гаврил Савельев Ходус, Фёдор Ефимов Жидовко; бомбандир Иван Петров Есауленко и казак Ефрем Фёдоров Чуреков. Поэтому, несмотря на большое количество вышепредставленных кавалеров «Военного ордена», среди волжских казаков должны быть еще награжденные, отмеченные воинским знаком личной храбрости.
После завершения успешной для российского государства войны далеко не все строевые части вернулись в места расположения своих станиц. Многие казачьи сотни еще в течение ряда лет несли опасную пограничную и охранную службу на неспокойной окраине империи в Закавказье. В их числе находились и волжские казаки, которые ежегодно обновляли свой личный состав за счет призыва молодежи и отправления на льготу выслуживших установленные сроки службы мужчин.
С окончательной нормализацией ситуации на территории современной Армении и Грузии, Окружной штаб Кавказского военного округа принял постановление о выводе волжских казаков. Наказному атаману 8 апреля 1882 года за № 824 было предложено срочно «избрать… пункты квартирования» по собственному усмотрению [269]. Но поскольку «перемещение Волжского полка на Северный Кавказ теперь же немедленно вызвало бы значительные излишние расходы по фуражному довольствию», то 18 мая окончательно решили перемещение «полка в Терскую область совершить осенью этого года, начав таковое с первых чисел сентября месяца» [270].
После труднейшего перехода через Кавказский хребет по Военно-грузинской дороге, волжским сотням был устроен основательный осмотр кавалерийским генерал-майором Львовым, о результатах которого и был проинформирован Наказной атаман А.П.Свистунов, рапортом за № 226 от 16 октября. В нем говорилось, что «осмотрев… возвратившийся из Закавказья в пределы Войска Волжский казачий полк», он находился в «следующем виде: нижние чины имели вид бодрый и здоровый, претензий не в получении положенного довольствия не заявили, за исключением нескольких человек, заявивших претензии по недоразумению, которая несостоятельность ся тут же и была разъяснена. Ружья, шашки и кинжалы оказались в хорошем виде. Строевые лошади в 3-й и 4-й сотнях, взяв во внимание переход полка из Закавказья в крайне дурную погоду – в удовлетворительных телах. В 1-й сотне несколько хуже и во 2-й сотне оказались очень худыми. Многие лошади с ссадинами и разбитые ноги.
Плохое состояние лошадей в этой сотне, командир полка князь И.М.Орбелиани объяснил тем, что сотня эта находясь в распоряжении гражданского начальства, несла слишком обременительную для людей и лошадей кордонную и полицейскую службу. Большою частью худые лошади принадлежат тем нижним чинам, которые за выслугу установленных сроков службы, подлежит в текущем году увольнении на льготу.
Седла и конская сбруя оказались не вполне удовлетворительным виде, в особенности из тех нижних чинов, которые также подлежат увольнению на льготу. Обоз и конская сбруя к нему имеется в хорошем виде, лошади же, которых в полку содержится более положенного штатом числа. Около двух третьих находятся в плохих телах и вообще не соответствуют своему назначению и потому подлежат замене другими лошадьми» [271].
Расположившись в пределах Северного Кавказа, а именно 1-я и 4-я сотни, вместе с полевым штабом в станице Прохладной, 2-я сотня в городе Моздоке и 3-я сотня в крепости Владикавказ, волжские казаки незамедлительно приступили к устранению выявленных недостатков. При этом, «в интересах чисто хозяйственных, дабы дать возможность казакам побывать в своих домах и привести в исправность обмундирование и строевых лошадей» были предоставлены в порядке живой очереди кратковременные отпуска. После чего строевые сотни приступили к обустройству «на новых местах расположения» и заготовке «фуража на предстоящий зимний период» [272].
Вместе с тем, лучшие представители волжских общин продолжали служить в Санкт-Петербрге. Так, в 1865 году «в Лейб-Гвардии Кавказском казачьем эскадроне Собственного Его Императорского Величества конвое» числилось 15 человек, из них 8 казаков находились в родных станицах на обязательной льготе [273]. Однако наиболее известный случай, связанный со службой волжцев в российской столице, помимо участия в боевых действиях на турецком фронте, относится к событиям, в корне изменившим внутреннюю политику государства на много лет вперед.
Уже 4 марта 1880 года на имя Наказного атамана генерал-лейтенанта А.П.Свистунова пришло сообщение, в котором говорилось о трагической гибели российского самодержца и потерях понесенных терскими казаками следующего содержания: «1-го сего года в 2 часа 15 минут пополудни во время конвоирования в Бозе почившего Государя Императора из Михайловского Манежа в Зимний дворец, ранены осколками от двух разных бомб, брошенных злоумышленниками в Его Величество: Командир Лейб-Гвардии Терского казачьего эскадрона Ротмистр П.Т.Кулебякин – в правую руку, выше локтя, в левый глаз и в левую часть головы,… унтер-офицер Шошин (из станицы Александровской) в голову, казак Луценко (также из Александровской) в левое бедро, голень и левую кисть руки…». Кроме того, был убит казак из станицы Червлённой Александр Малеичев и еще три казака ранено: Петр Казьменко из станицы Кисловодской и двое из станицы Черноярской и Магомет-Юртовской [274].
В дальнейшем волжские казаки, наравне с представителями соседних терских полков, продолжали отправляться в столицу империи. По-прежнему служба в российской гвардии, на которую попадали избранные единицы считалась почетной, о чем их родные сохранили воспоминания до наших дней. Отслужив положенные сроки, станичники, как правило, получали дополнительные нашивки на погоны, возвращались домой и с гордостью пожизненно носили специально установленные значки и гвардейский мундир с серебряным холодным оружием, вызывающие восхищение подрастающего поколения. При демобилизации они получали щедрые подарки от царской четы, в число которых входили «окованные железом именные сундуки, набор посуды», включая серебряные предметы с государственным гербом, а также денежное вознаграждение до тысячи рублей, позволяющее достойно устраивать свою дальнейшую жизнь и обзаводиться семьями [275].
Основная же часть волжцев, проходящих действительную службу, еще несколько лет, как минимум до 1 декабря 1884 года, продолжала находиться в станице Прохладной [276]. Помимо продолжения выполнения многочисленных обязанностей, казаки под присмотром сотенных офицеров изучали основы военных наук. В помощь учебному процессу на 1 сентября 1884 года в полковой библиотеке значилось обязательных изданий: «устройство войск – 5, чтение топографических карт – 4, сведения из военно-уголовных законов – 4, сбережения здоровья – 5, сведения о лошадях – 5, сборка и разборка оружия – 4, воинских уставов – 4», итого, 31 специальная книга. А уже к 21 сентября 1889 года Волжский казачий полк был передислоцирован за пределы Терской области и на долгие годы прочно обосновался в городе Каменец-Подольске [277].
В 1885 году произошли существенные изменения и при поступлении на царскую службу. Если раньше молодое пополнение казачьих станиц приводилось к присяге на верность императору немедленно по достижении восемнадцатилетнего возраста, то «ныне приказом № 13 устанавливался привод их к присяге при поступлении на действительную службу». Назначался определенный день и в торжественной обстановке казаки давали торжественную клятву России, большинство из которых не изменило ей до конца своих дней. Впервые воинская присяга по новым правилам, была проведена 1 мая 1887 года [278].
Одновременно с изменением принятия присяги на верность российской государственности, 27 мая 1895 года отдельным приказом по Военному министерству за № 125 устанавливались новые правила о «казачьем конском снаряжении». Во всех казачьих войсках вводился «Перечень предметов, входящих в состав военно-походного вьюка и предельный груз, возимый при этом казачьей лошадью, определяются особой таблицей.
А. Для нижних чинов.
Поименованные в этой ведомости предметы укладываются и приторачиваются на седле следующим образом:
а) В военное время при седле полагаются два вьюка: передний и задний.
У степовых казаков передний вьюк составляют: шинель с башлыком, фуражный аркан и прикол или деревянная привязь.
Шинель, предварительно туго скатанная, перекидывается на обе стороны потниковой крыши и приторачивается к передней луке тремя вьючными торочинами, одной из середины луки и двумя с концов полиц. Башлык кладется внутрь шинели и вместе с ней закатывается.
Шинель складывается следующим образом: расстилается подкладкою вверх, воротник и полы, от подола до верхнего края разреза, заворачиваются внутрь; затем на воротник загибаются рукава, оставляя между ними небольшой промежуток, чтобы скатанная шинель в этом месте давала перегиб; на загнутые рукава кладется башлык, сложенный также с небольшим промежутком, после чего шинель скатывается к подолу. Концы скатанной шинели загибаются к середине. В скатанном виде шинель имеет около 1 и аршина длины.
Аркан складывается в несколько раз и концом своим обвивается на манер жгута и вешается на луку с правой стороны, запуская его под нижнюю вьючную торочину. Прикол или деревянная привязь приторачивается поверх шинели (потника) вьючными торочинами, с левой стороны, пропуская нижнюю торочину в кольцо прикола.
Задний вьюк составляют кожаные переметные сумы с полной их укладкой. Переметные сумы перекидываются по обе стороны арчака, вешаются на заднюю луку прорезью, имеющуюся на лопасти (карманами вперед) и приторачиваются внизу вьючными торочинами, которые пропускаются через две гайки на каждой стороне потниковой крыши, и, обогнув суму, завязываются своими концами сверху ее.
Во вьюк помещаются:
В седельную подушку:
1. Одна рубаха и нижние брюки.
2. Шерстяные портянки или чулки.
3. Портянки холщевые.
4. Набрюшник.
5. Бешмет (теплая рубаха, теплушка).
6. Вторые шаровары.
В переметные сумы: (См. приложение, таблица № 120).
В карманы сум укладывается суточная дача зерна, в сакве, поровну в каждом конце.
ПРИМЕЧАНИЕ 1. В переметные сумы укладываются также боевые патроны, не помещающиеся в патронташе.
ПРИМЕЧАНИЕ 2. Если торба не положена в суму, то ее вешают на переднюю луку с левой стороны.
ПРИМЕЧАНИЕ 3. Поименованная укладка вещей в ту или другую суму может быть изменена по обстоятельствам, с разрешения начальства, но всегда должна быть уравновешена.
Саква с овсом перекидывается по обе стороны седла, запуская концы саквы в карманы переметных сум; Средняя же часть саквы, прорезью, надевается на головку задней луки. Если укладка в сумы столь не велика, что в них достаточно простора, то концы сакв должны быть опущены или вложены по ширине их, в карманы сум, свернуты и увязаны по продольному их боку.
Сетка, набитая сеном, переметывается позади седла и увязывается поверх сум. Если сетка не набита сеном, то ее надевают чехлом на овсяную сакву или укладывают в суму.
Тренога перекидывается через седло, у задней луки, между арчаком и подушкой, но может быть уложена в суму или повешена на переднюю луку. Недоуздок надевается на голову лошади, под уздечку.
б) В мирное время при обыкновенной форме, во время передвижения, передний и задний вьюки составляются так же, как и в военное время, но в переметные сумы укладываются такие вещи казачьего обихода, которые окажется возможным в них поместить, по усмотрению начальников частей. На маневрах, при занятиях аванпостовой службой и для практических походов, в мирное время, вьюки полагаются в полном составе и с полной укладкой, как в военное время. На домашние учения седло полагается без вьюка; шинель приторачивается к задней луке по особому приказанию начальства. В мирное время при парадной форме, а равно и при обыкновенной, на смотрах и парадах, вьюка (переднего и заднего) не полагается. Шинель скатывается и пристегивается к задней луке вьючными торочинами. На домашних учениях, а равно на смотрах и парадах, недоуздок не одевается.
ПРИМЕЧАНИЕ: В гвардейских казачьих частях суконный чехол на подушку и чепрак надеваются лишь в мирное время при парадной форме.
Б. Для генералов, штаб и обер-офицеров.
Офицерский военно-походный вьюк составляют переметные сумы, установленного для нижних чинов образца, и плащ (пальто) с башлыком, притороченный поверх переметных сум вьючными торочинами.
Плащ (пальто) складывается, начиная с воротника, плоско, так, чтобы ширина его в сложенном виде была не более вершка.
В сумы укладываются все принадлежности, необходимые офицеру в военном походе.
Все сказанное о выходе нижних чинов в строй с вьюком или без него относится и до офицеров.
ПРИМЕЧАНИЕ: Суконные или мерлушковые чехлы на седельную подушку, а также мерлушковые или суконные чепраки, кому таковые положены, надеваются в мирное время при парадной форме, а при обыкновенной форме-лишь кому положено быть в свитской форме.
Таблица предметов, которые казак обязан иметь при себе в военно-походное время, с указанием предельного их веса, а также веса самого всадника и седла с принадлежностями. (См. приложение, таблица № 121).
1) В Гвардии вместо теплушки теплая рубаха, которая весит 1 фунт 48 золотников.
2) Тройные котелки 1871 года, где они имеются, весят 3 фунта 38 золотников.
ПРИМЕЧАНИЯ.
1. Поименованные в настоящей таблице предметы могут быть в отдельности тяжелее или легче определенного для них веса, например, вес арчака зависит от породы дерева, большей или меньшей его сухости, вес ремней от их выделки и проч., но весь вообще военно-походный вьюк для степовых казаков со всадником, не должен превосходить того веса, который указан в последних итогах таблицы, с прибавкою тяжести согласно следующего за сим примечания (2-го).
2. Независимо поименованных в таблице вещей, в строевой вьюк должны быть включены распределяемые на людях: а) шанцевый инструмент в количестве по 20 топоров и 20 лопат (с принадлежностями для носки их) для каждой сотни весом около фунта каждый предмет; и б) водопойные парусиновые ведра (весом каждое до фунта), полагающиеся по одному на отделение» [279].
В 1890 году 22 ноября из Волжского полка, отслужив четырехлетний срок службы, был демобилизован казак станицы Незлобной – Степан Выродов, отмеченный в документах, как безлошадный [280]. А в начале 1891 года со станции Минеральные воды отправился в Каменец-Подольск «эшелон молодых казаков в числе 272 человек, при 5 офицерах». В их числе находились есаул Аритиков и младшие офицеры хорунжие Гладков, Метлин и Старицкий, вызванные со льготы в строй приказом от 4 февраля по Терскому казачьему войску. Пополнение из волжских станиц было вооружено 107 шашками Златоустовского завода, 77 азиатскими и 74 с «местных базаров». Но кинжалы в большинстве своем оказались в «плохом виде, как по качеству, так и содержанию их» [281] и требовали срочной замены.
К 1 марта 1892 года подходили к завершению сроки службы у 19 урядников, 1 трубача и 48 приказных и рядовых, а также у 4 «нестроевых нижних чинов», итого 72 человек. Помимо них, в штате полка числились: присяги 1884 года – 1, присяги 1886 года – 2, присяги 1887 года – 50, присяги 1888 года – 204 казаков и приказных. Из двух последних вышеперечисленных присяг в числе нестроевых было 2 и 10 человек, итого 269. Всего же полк состоял из 341 нижних чинов, из них 325 находились в строевых сотнях и 16 человек на различных работах, и еще числился 1 ветеринарный фельдшер. В примечании отмечалось, что в числе отслуживших положенные сроки, находились на сверхсрочной 6 урядников и 1 не строевой казак, «из коих ни один из них не подлежит увольнению на льготу 1 марта 1892 года» [282].
Прочно обосновавшись на новых квартирах, Волжский полк полностью развернул свой штатный состав. Так, к 1 января 1893 года в сотнях насчитывалось 664 строевых нижних чинов. Из них присяги 1879 года – 1, присяги 1882 года – 1, присяги 1884 года – 7, присяги 1885 года – 5, присяги 1886 года – 24, присяги 1887 года – 212, присяги 1888 года – 206 и присяги 1889 года – 208 человек. Из них 25 казаков присяг 1884, 1885 и 1886 годов, соответственно 4, 5 и 16 подлежали демобилизации после 1 октября, за исключением «состоящих на сверхурочной службе» [283]. (См. приложение, таблица № 119).
Позже сообщалось, что в строевых частях находилось 663 нижних чинов и нестроевых насчитывалось 85 казаков. За состоянием их здоровья следили 7 медицинских фельдшеров, а за лошадьми – 3 ветеринара. При этом на 1 марта 1893 года «до штата шестнадцати рядного состава» недоставало 204 строевых и 17 нестроевых казаков, а также 2 из 7 медицинских фельдшеров. Далее пояснялось, что «подлежит увольнению на льготу 18 декабря один младший писарь, выслуживший полный четырехлетний срок службы; 1 января один сверхурочный урядник и 1 ноября подлежат исключению из списков полка три казака, за увольнением от службы по болезни и один нестроевой казак, присланный из офицерской школы для увольнения на льготу, как выслуживший полные четыре года действительной службы». Четверо из них проходили в графе как строевые [284].
Вместе с ними 1 марта подлежало «увольнению на льготу, за прослужением установленного срока службы» 23 строевых и 5 нестроевых казаков. Поэтому к указанной дате «подлежит командированию в полк» 231 строевых, 24 нестроевых нижних чинов и 2 медицинских фельдшеров [285], о чем и было сообщено Войсковому начальству. То есть полный комплект полка в мирное время должен был состоять из 894 строевых и 41 нестроевых казака, итого 935 человек. А также по штатному расписанию одновременно должно находиться при подразделениях 9 фельдшеров и 3 ветеринарных врача. При этом по штату полагалось иметь при полку 4 штаб-офицера и 42 обер-офицера, а всего 46 командиров [286].
На смену увольняемых железнодорожным транспортом из волжских станиц были направлены 201 призывник. Но на место прибыли 196 человек, о чем рапортом за № 936 от 29 сентября 1893 года начальник эшелона подъесаул Галаев сообщил атаману Пятигорского отдела: «Остальные уже отмечены, один умершим и четверо в лазаретах». В числе больных, оставленных в Межитурском лазарете на промежуточной станции оказался уроженец станицы Незлобной – Николай Медведев [287]. Как видно, не всегда резкая смена обстановки и доставка личного состава в новые климатические условия проходила благополучно.
Вскоре произошла очередная демобилизация казаков Волжского полка, отслуживших установленные четыре года. В их числе отмечены следующие незлобенцы: трубач Косьян Коломийцев; приказные Тимофей Шестаков, Фома Мартынов, Архип Бородин; казаки Яков Шестаков, Терентий Фенёв, Павел Семенихин, Иван Самсоненко, Фёдор Говорухин, Иван Проценко, Фёдор Мартынов, Фёдор Ильченко, Тимофей Матвиенко, Николай Медведев (скорее всего по состоянию здоровья) и фельдшерская прислуга – Фёдор Алфимов [288].
На следующий год из полка увольнялись на льготу четыре офицера: есаул Курмояров, подъесаул Прокопов, хорунжие Мистулов и Гладков [289]. Вместе с ними в эшелоне, отправленном 12 октября 1894 года со станции Хотино, находилось «медиков – 2, казаков строевых конных – 163, пеших – 12, нестроевых пеших – 17. Итого офицеров и медиков – 6, казаков – 192» [290].
Многие офицеры Волжского полка, в силу своей высокой профессиональной подготовленности, были востребованы и за пределами своего подразделения. Так, сотник Ягодкин «обратился с просьбой об отправлении его в настоящем году в Николаевскую Академию Генерального Штаба». После предварительной проверки знаний в своей части его допустили «к испытанию при Окружном Штабе», после чего и выдали «предписание… отправиться в Санкт-Петербург с таким расчетом, чтобы он мог явиться в Академию 20 августа (1894 года - авторы) для приемного экзамена» [291]. А уже в следующем столетии, 11 октября 1908 года атаман отдела обращается в Войсковой Штаб с письменным ходатайством о «прикомандировании к Управлению отдела подъесаула льготного состава 1-го Волжского полка Ягодкина для ознакомления с обязанностями помощника старшего адъютанта» [292].
В декабре 1896 года сотник льготного состава Волжского полка Виктор Поляков был прикомандирован в Лейб-Гвардейский Терский казачий эскадрон, «для испытания по службе и перевода впоследствии» [293]. В конце 1907 года 10 декабря хорунжий Мельников отправился из расположения подразделения в Штаб Пятигорского отдела для «занятия должности помощника старшего адъютанта управления отдела, вместо состоящего под судом подъесаула Склярова» [294]. Высокообразованный офицер настолько хорошо и быстро зарекомендовал себя на новой и непростой должности, что вскоре был рекомендован помощником старшего адъютанта в Войсковой Штаб Терского казачьего войска, куда и прибыл после предварительного собеседования 11 октября 1908 года для дальнейшего прохождения службы [295].
Немного ранее, а именно 26 июня 1908 года приказом за № 266 сотник Волжского полка Зацепин на несколько месяцев прикомандировывался к Войсковому Штабу «для писания занятий» [296]. Однако не всегда офицеры полка отвечали всем предъявляемым требованиям и иногда получали отказ. Так, сотник Николаев обратился с ходатайством «о предоставлении ему должности Пятигорского городского пристава», но получил официальный ответ, что просьба «удовлетворена быть не может» [297].
Помимо сугубо армейских и военно-административных постов, офицеры полка назначались и на должности, связанные с культурно-просветительской деятельностью во всех станицах. Отдельным приказом по Терскому казачьему войску за № 276 от 11 ноября 1892 года Д.Н.Томашевский, «состоящий в льготном составе 1-го Волжского полка» назначен руководителем «Войскового музыкального хора». При этом прилагался «Полный послужной список сотника Дмитрия Николаевича Томашевского», из которого явствовало, что он родился 26 октября 1855 года и происходил из Терской Области и из дворянской семьи. Военное образование получил в Ставропольском юнкерском училище, имел знак отличия «Военного ордена Святого Георгия 4-й степени под № 243950 и светло-бронзовую медаль за Турецкую войну 1877-1878 годов». Получал, согласно должностному окладу, «в год жалованья – 468 рублей, порционных – 183 рублей, квартирных – 150 рублей» [298].
На рубеже XIX-XX веков в составе 1-го Волжского полка служили несколько заслуженных кадровых офицеров, в том числе отличившихся в боевых действиях и в дальних конных походах за пределы российских земель, за что и были отмечены военным командованием соответствующими наградами. Выписки из их послужных списков позволят более полно составить мнение о командирах отдельных казачьих подразделений и озвучить несправедливо забытые имена наставников, сделавших немало для поддержания в боевой готовности строевых сотен и передавших свой огромный опыт следующим поколениям казачьих офицеров и станичников.
«Есаул Елбаев Пётр Моисеевич родился 12 января 1855 года в дворянской семье Терского казачьего войска. Поступил на службу 5 января 1875 года в Владикавзский казачий полк. Награжден орденом Святой Екатерины 3-й степени с мечами и бантами, Святой Анны 3-й степени, медалью серебряной в память войны 1877-1878 годов, светло-бронзовой на черной ленте установленной в память Алхан-Текинской экспедиции в 1879 году. Получал в год 1080 рублей, квартирных – 126 рублей.
Есаул Прокопов Лев Григорьевич родился в станице Троицкой 13 февраля 1860 года в дворянской семье Терской Области. Награжден серебряной медалью в память почившего императора Александра III, серебряным орденом Бухарской звезды 1-й степени, темно-бронзовой медалью за труды всеобщей переписи населения 1897 года. Получал в год 1080 рублей, квартирных – 126 рублей.
Есаул Цуглиев Василий Степанович родился 11 февраля 1860 года. Награжден медалью в память турецкой войны 1877-1878 годов и серебряной медалью в память почившего императора Александра III. Получал в год 1080 рублей, квартирных – 126 рублей.
Подъесаул Голубинский Андрей Иванович, родился 9 августа 1859 года. Награжден серебряной медалью в память почившего императора Александра III. Получал в год 948 рублей, квартирных – 126 рублей.
Подъесаул Агоев Кузьма Кузьмич родился 8 июля 1855 года. Награжден серебряной медалью в память почившего императора Александра III и орденом Бухарской звезды 1-й степени. Получал в год 948 рублей, квартирных – 126 рублей.
Подъесаул Гажив Иван Николаевич родился 10 ноября 1858 года. Награжден знаком отличия Военного ордена Святого Георгия 4-й степени, светло-серебряной медалью в память войны 1877-1878 годов и серебряной медалью в память почившего императора Александра III. Получал в год 948 рублей, квартирных – 126 рублей.
Подъесаул Солжаникин Александр Ефимович родился 30 августа 1869 года. Награжден серебряной медалью в память почившего императора Александра III, темно-бронзовой медалью за труды всеобщей переписи населения 1897 года и орденом Бухарской звезды 1-й степени. Получал в год 948 рублей, квартирных – 126 рублей.
Подъесаул Мистулов Эльмурза Асланович родился 16 сентября 1869 года. Награжден орденом Святого Станислава 3-й степени, серебряной медалью в память почившего императора Александра III и медалью в память похода в Китай 1900-1901 годах. Получал в год 948 рублей, квартирных – 126 рублей.
Сотник Ягодкин Никита Яковлевич родился 27 марта 1877 года в дворянской семье Терской Области. Награжден орденом Бухарской звезды 1-й степени. Получал в год 816 рублей, квартирных – 78 рублей» [299].
Во время страшных потрясений, охвативших территорию российской империи в начале прошлого столетия, Волжский полк находился в городе Кременчуге, откуда 5 августа 1905 года рапортом за № 2770 командир полковник Стеценко уведомил Войсковой Штаб Терского казачьего войска о необходимости присылки 253 молодых «строевых конных казаков» и 9 «нестроевых пеших», итого, 262 человека на укомплектование сотен [300]. По всей видимости, тревожные события первой русской революцию и затянувшаяся бойня на восточных рубежах страны значительно сократили количество отпускаемых на льготу казаков. Так, осенью 1907 года только 11 человек подлежали увольнению в родные станицы, и молодое пополнение волжцев по-прежнему направлялось в расположение строевых сотен [301].
На дальневосточный фронт от Терского казачьего войска были направлены одна батарея и всего два конных полка, а именно, 1-й Сунженский-Владикавказский и 1-й Кизляро-Гребенской. Но и при столь малых силах станичники вписали славную строку в действия русской кавалерии. Несмотря на то, что основная часть волжцев находилась вдалеке от театра военных действий, их отдельные представители отметились высокими правительственными наградами за русско-японскую войну (1904-1905). В частности, «охотник» от Волжского казачьего полка есаул Эльмурза Асланович Мистулов стал кавалером ордена Святого великомученика и Победоносца Георгия [302].
С завершением военных действий с Японией полное спокойствие не сразу восстановилось в российских пределах, и волжские сотни продолжали поддерживать пошатнувшийся государственный порядок вдалеке от мест своей постоянной дислокации. Так, в своем приказе за № 85 от 28 февраля 1908 года по Терскому казачьему войску, Наказной атаман А.М.Колюбакин сообщал, что ему «пришлось пробыть некоторое время в городе Тамбове, временной штаб-квартире 1-го Волжского полка. Пользуясь возможностью осмотреть находившимся в названном городе 3-ю сотню полка и учебную команду. Как сотня, так и учебная команда представилась в самом блестящем виде. Строевая подготовка их не оставляет желать ничего лучшего. Вид и выправка людей и состояние лошадей прекрасный и внутренний их порядок найден образцовым.
Затем, по отзывам губернатора и предводителя дворянства, вели и ведут себя как рыцари, то есть всюду и везде бывают крайне вежливы и деликатны по отношению к жителям, с полной доверенностью охраняют вверенное их попечению имущество горожан и прочих, и являют собою пример выдержки и редкой дисциплинированности.
О таком доблестном старании наших молодцов – Волжцев, считаю для себя приятным долгом объявить по дорогому мне Терскому казачьему войску во всеобщая сведения, причем во всех станицах Военного округа. Предлагаю атаманам станиц прочитать настоящий приказ на полных общественных сборах» [303], что и было с гордостью исполнено, особенно в волжских станицах.
Необходимо отметить, что Наказной атаман Терского казачьего войска осмотрел еще и 5-ю сотню полка [304]. (В 1905-1906 годах вся вторая Терского казачьего войска была вызвана на службу [305]). О каких-либо замечаниях ничего не сообщается, но сам порядковый номер говорит о том, что подразделение возросло, как минимум на одну отдельную единицу. Это, в первую очередь, связано с огромными задачами, которые были возложены командованием на волжских казаков и возможной приостановкой отправления на льготу станичников, отслуживших положенные сроки службы.
Отличная подготовка молодого поколения волжских казаков, достойно проявивших себя в сложной обстановке, несомненная заслуга станичных ветеранов, их дедов, отцов и атаманов, которые с чувством полного удовлетворения выслушали приказ № 85 от 28 февраля генерал-лейтенанта А.М.Колюбакина. Дальнейшее обучение проводили офицеры 1-го Волжского полка, чьи воинские звания, фамилии, имена и отчества сохранились в уцелевших делах канцелярии Терского казачьего войска за 1 октября 1908 года.
Войсковые старшины – Яковлев Александр Константинович, Хетагуров Василий Дахцинаевич.
Есаулы – Цугулиев Василий Степанович, Зимин Иван Гаврилович, Солнышкин Александр Ефимович, Мистулов Эльмурза Асланович.
Подъесаулы – Старицкий Николай Дмитриевич, Дмитрюков Павел Емельянович, Антонов Николай Яковлевич, Горепекин Алексей Михайлович, Бирюлькин Николай Алексеевич (отставка с мая 1908 года), Ягодкин Никита Яковлевич, Лютнев Константин Семенович.
Сотники – Кривозубкин Василий Иванович, Мистулов Хаджи-Омар Асланбекович, Вершинин Николай Денисович.
Хорунжие – Варнев Владимир Андреевич, Скляров Виктор Иванович, Бычков Дмитрий Гедеонович.
В числе прикомандированных чинов к волжским сотням значился один хорунжий Курмогоров Николай Николаевич, состоящий в составе Моздоко-Горского казачьего полка [306]. Необходимо отметить, что это не полный список офицеров, которые служили вместе с казаками в непростое время революционных потрясений. Так, в августе 1906 года есаул Тургенев получил следующий чин войскового старшины [307], но в начале 1908 года выбыл и уже не состоял в штате 1-го Волжского полка.
Бросается в глаза, что количественный состав младших офицеров не пропорционально мал, по сравнению со средним командирским звеном. Подобное положение было нередким явлением во многих казачьих подразделениях. Зачастую требовалось вмешательство высокого начальства, вплоть до командира 2-й Сводной кавалерийской дивизии, чтобы как-то переломить сложившуюся годами ситуацию. Так, в начале сентябре 1900 года в 1-м Волжском полку отсутствовали три обер-офицера, а среди них сотник Мистулов и хорунжий князь Магалов, переведенные «в действующие войска на Восток». Еще не доставало двух штаб-офицеров, а два обер-офицера находились на лечении и один в отпуске. Поэтому, обращаясь в Войсковое правление с настоятельной просьбой о направлении опытного пополнения, командование сообщало, что «отсутствие младших офицеров в полку теперь ощущается настолько, что приходится две, три должности вместе возлагать на одного офицера, не говоря уже о том, что в четырех сотнях совсем нет субалтерн-офицеров» [308].
Помощниками офицеров выступали, как правило, наиболее подготовленные из казаков, выделяемые из общей массы и получившие первичные воинские нашивки. Для их дальнейшего образования при 1-м Волжском полку существовала «Школа подхорунжих». Грамотные офицеры регулярно проводили занятия среди вахмистров, старших и младших урядников. В программу обучения входили следующие обязательные предметы: «Закон Божий, русский язык, арифметика, физическая география, отечествоведение, русская история, сведения по тактике, сведения по топографии, конно-саперное дело, сведения по оружию, сведения из военных законов, военная гигиена, сведения о лошади» [309].
Окончившие полный курс полковой школы, слушатели сдавали установленные экзамены в присутствии командира полка. В случае успешного преодоления сложного испытания, особо отличившимся станичникам вскоре присваивали следующие воинские звания с зачислением на новые штатные должности. Но получение первого офицерского чина было сопряжено с дополнительными экзаменами, требовавшими от выпускников дополнительных усилий и еще больших знаний. В военное время, особенно на фронтах мировой войны, из-за большой убыли младших казачьих офицеров, процесс получения эполет был значительно сокращен и многие станичники получали повышение по службе благодаря личной храбрости.
А пока, после установления твердого порядка на всей территории российского государства, продолжилась размеренная гарнизонная жизнь волжцев в своих постоянных казармах. И в 1909 году на замену части отслуживших установленные сроки казаков, должен был прибыть эшелон с 5 офицерами, 274 молодыми юношами, вместе с 272 лошадьми [310].
В фонде «Войсковой Штаб Терского казачьего войска» в Центральном государственном архиве республики Северная Осетия-Алания сохранились полные годовые журналы полка. Первый начинается 1 января и заканчивается 31 декабря 1912 года на восьмисот тридцати семи листах и второй, датируемый с 1 января 1913 года по 25 марта 1914 года на пятиста семи листах. На пожелтевших страницах подробно представлены последние годы мирной жизни 1-го Волжского казачьего полка. После чего произошли события, коренным образом изменившие судьбы всей страны и на долгие десятилетия, приостановившие изучение казачества России.
Происходила ежедневная кропотливая работа, направленная на повышение боевой подготовки строевых сотен. Плановые занятия в расположении части чередовались с периодическими выездами на специально подготовленные полигоны, где на практике оттачивались полученные знания. Результаты волжцев были превосходными, за что отличившиеся казаки и офицеры удостаивались различных поощрений. Достигнутые успехи замечались командованием 2-ой Сводной дивизии, что и находило свое отражение в положительных реляциях. В отдельных случаях происходило не простое продвижение по служебной лестнице, а присваивались высокие чины, крайне неохотно раздаваемые родовыми аристократами из Военного министерства. Так, войсковой старшина 1-го Волжского полка Мартынов был «произведен в полковники со старшинством с декабря 1911 года. Справка “Русский инвалид”, 1912 год. № 39» [311].
Ежедневно по полку назначалась дежурная смена в составе одного офицера, как правило, в звании хорунжего, одного писаря, одного горниста «от трубачевского взвода» и «домашний наряд от одной из сотен», а также, помимо прочего, определялось ответственное подразделение «на случай пожара и экстренного вызова» [312]. Дежурный офицер был ответственен за все, что происходило на территории воинской части, и обо всем важном немедленно докладывал командиру полка. Все основные события, происходившие в течение суток, тщательно фиксировались и отмечались в специальных прошнурованных тетрадях. В завершении дежурства происходила замена действующих лиц, и все начиналось снова, как и предписано уставом российской армии.
В 4-ой сотне полка служили уроженцы станицы Незлобной, в которой числилось уже шесть офицеров: сотники Гульдиев, Старицкий, Пегушин, Водобшин и хорунжие Томашевский, Кулеш [313]. Видно, что незадолго до начала мировой войны усилиями нескольких инстанций было подготовлено достаточное количество младших офицеров. Именно на них и легла основная тяжесть по поддержанию дисциплины и обучению доверенных им подразделений к предстоящим боевым действиям на фронте.
К 1 марта 1913 года, согласно сохранившимся документам, в запасе у кладовщика 4-ой волжской сотни числились многие продукты, перечень которых позволяет судить, насколько разнообразилось питание станичников, по сравнению с прошлым столетием. В «Ведомости остатков продуктов» обозначены: «капусты 75 пудов 1 фунт, картофеля 92 пудов 8 фунтов, моркови 5 фунтов, луку 8 пудов 10 фунтов, соли 1 пуд 30 фунтов, лаврового листа 75 золотников, томату 10 пудов 5 фунтов, бурака 4 пуда» [314].
В 1913 году из станицы Незлобной прибыли на укомплектование Волжского полка несколько человек со своими строевыми конями, которые произвели хорошее впечатление на сотенное и полковое начальство. Среди них Шариков Андрей, Сёмин Андрей, Борисов Ефим, Долженко Юлиан, Плотниченко Иван, Фролов Матвей, Щуклико Алексей, Жуков Иван и казак Проценко. Однако незлобенец Верейкин Никита призыва 1911 год так и оставался безлошадным, за что в числе других служащих казаков получил отдельным приказом за № 319 по Терскому войску взыскание «за нерадивое отношение к приобретению себе строевого коня» [315].
Малое количество надельной земли, неблагоприятные погодные условия в течение ряда сельскохозяйственных сезонов привели к тому, что казачья семья не смогла за несколько лет полностью собрать молодого воина на царскую службу. Зная, с какой щепетильностью станичники относились к воинской повинности, как за приобретением необходимого снаряжения пристально наблюдало станичное начальство, а затем ответственные чины из Правления Пятигорского отдела, не трудно понять, в каком сложном материальном положении оказалась незлобненская семья.
Обнищание части казачества зашло так далеко, что при станицах стали собирать особые денежные фонды. В них казаки, признанные медицинской комиссией негодными к строевой службе, но способные трудиться в своем хозяйстве, вносили определенную часть заработка в помощь призывникам, отправляющимся в Волжский полк. Из этих сумм, выдаваемых в беспроцентную ссуду, новобранцы приобретали снаряжение. В 1913 году общая задолженность казачьих семей из станиц Ессентукской, Горячеводской, Кисловодской, Новопавловской, Лысогорской, Подгорной и Незлобной составила 10991 рублей 69 копеек. Подобные суммы выделялись и из Войсковой казны «на снаряжение бедных казаков», которые с каждым годом возрастали [316].
А пока что служащие казаки Волжского полка находились в своих казармах и периодически отправлялись на ближайшее стрельбище. Так, 3 апреля 1913 года у села под названием Острочан личный состав 4-й сотни произвел по обозначенным целям 428 выстрелов, из которых 28 были пристрелочными. Из 155 человек, проходивших по спискам сотни, практические навыки показали 100 казаков, а также 3 офицера, поразившие десять мишеней из двенадцати, за что и получили отличную оценку [317].
Необходимо отметить, что после обычной демобилизации казаков в марте 1914 года в количестве 215 человек в 4-й сотне на лицо осталось, помимо кадровых офицеров, «старослужащих – 94, молодых – 5», итого, 99 человек, которые пополнили последний мирный призыв российской армии [318]. После чего отработанный и хорошо опробованный десятилетиями процесс, оказался совершенно ненужным и забытым.
Боевые потери пополнялись за счет возвращения из госпиталей раненых бойцов, либо за счет очередных призывов новых станичников в окопы первой мировой войны. Однако еще до начала кровопролитных сражений, строевые сотни понесли невосполнимые людские потери. Так, уроженец станицы Незлобной Матвей Коннов весеннего призыва 1914 года, сразу же по прибытии на действительную службу в полк, 7 марта был навсегда исключен из списков личного состава части как умерший [319].
С началом открытия военных действий летом 1914 года, казаки Волжского полка одними из первых вступили в столкновение с передовыми разъездами неприятельской конницы. Их успешные действия, вкупе с остальными подразделениями российской армии, сорвали далеко идущие планы германско-австрийского командования и позволили царскому правительству произвести запланированную мобилизацию, тем самым, вынудив страны враждебного блока перейти от войны маневренной к позиционной на два фронта, что привело их к полному истощению и конечному поражению.
Отправляя полностью укомплектованные сотни станичников на фронт, Наказной атаман Терского казачьего войска генерал-лейтенант А.С.Михеев в своем приказе писал: «Знаю товарищи, чего вам стоило это снаряжение. Знаю, что отцы выводили на продажу последний скот для того, чтобы купить коней сыновьям, что жены ваши, оставляя детей, сами становились за плуг, дабы освободить мужей на службу. Совершить это могла только присущая вам вековая казачья доблесть, в одной лишь смерти находящая преграду к исполнению Державной воли Царской! Честно исполняйте свой долг, вы станете выше всяких похвал, и не мне благодарить вас, товарищи: вашу службу не забудет Батюшка-царь, сумеет оценить ее Мать-Россия» [320].
Всего же в действующую армию терские станичные общины направили шесть шестнадцати рядных полков, а именно 1-й и 2-й Волжские, 1-й и 2-й Кизляро-Гребенские, 2-й Сунженско-Владикавказский, 2-й Горско-Моздокский, а также 2-ю артиллерийскую батарею. В разное время отправились в другие регионы страны: 1-й и 3-й Горско-Моздокский, 3-й Сунженско-Владикавказский, 3-й Волжский, 3-й Кизляро-Гребенской и 1-я и 3-я артиллерийские батареи. Вместе с ними охранную деятельность на важнейших коммуникациях осуществляли 1-й и 2-й Терские пешие батальоны и другие подразделения, периодически выводимые с передовых позиций на отдых и пополнение [321].
По другим данным, в действующую армию отправилось двенадцать полностью снаряженных конных полков, два пластунских батальона, две конно-артиллерийские батареи, две гвардейские сотни, пять запасных сотен и пятнадцать отдельных команд. Всего 18000 терских казаков были поставлены под ружье и несли службу на различных фронтах. Так, 16 ноября 1914 года 3-й Волжский полк одержал убедительную победу над превосходящими силами курдских всадников у селения Верхний Харгацых. На следующий год, 20 июня всего две сотни 1-го Волжского полка провели стремительную контратаку на австрийскую пехоту у села Чукчицы, за что и были отмечены командованием российской армии [322].
На сегодняшний день, в силу известных доктрин, господствовавших более семидесяти лет в нашей стране, боевые действия отдельных подразделений во время первой мировой войны крайне мало освещены в научной литературе. Не стали исключением и казачьи полки различных войск, внесшие немалый вклад в отстаивание интересов российского государства. Целый пласт отечественной истории еще ждет своего пристального исследования, чему неоценимую помощь могут оказать документы, чудом уцелевшие в революционном вихре в различных архивохранилищах страны.
Восполняя существенный пробел о годах первой мировой войны, в которой казачество снискало заслуженную славу, считаем необходимым привести полковую песню, с которой волжские сотни ходили в бой, начиная с «екатерининских турецких войн» на Кубани.
Так шли-то, пришли волжские казаки,
Шли они из походу…
Из того ли походу, волжские казаченьки
Со реченьки со Кубани
Как просились они, волжские казаки,
Просились ночевати:
“Ты пусти-ка, матушка камыш-травка,
Пусти ночку ночевати…”
Как со вечеру матушка камыш-травка
Она приутихла.
На белой-то заре матушка камыш-травка
Она зашумела…
Вы вставайте-ка, казаченьки,
Вставайте, молодые,
Как за вами-то гонит, злая погонюшка –
Три татарина и три басурманина [323].
Таким образом, после установления спокойствия в обширном регионе, волжские казачьи сотни продолжали государственную службу на Северном Кавказе, в основном, в расположении своих станиц, но в случае необходимости, незамедлительно выдвигались в районы, где возникала малейшая угроза возникновения беспорядков. Несмотря на численное сокращение и уменьшение срока нахождения в строю, казаки отличались высоким уровнем профессионализма. Для его поддержания в Волжской бригаде, одной из первых в казачьих войсках России, были созданы специальные учебные команды для освоения современного нарезного огнестрельного оружия.
Во время кровопролитной русско-турецкой войны высокая боевая подготовка волжцев получила наглядное подтверждение. Десятки нижних чинов удостоились награждения высокими правительственными наградами, а особо отличившиеся подразделения получили серебряные Георгиевские трубы. По завершению победоносной кампании, Волжский полк еще некоторое время оставался в Закавказских провинциях, обеспечивая спокойствие южных рубежей российского государства. Затем после кратковременного расквартирования в Центральном Предкавказье, волжские казаки, согласно утвержденным планам русского Генерального Штаба, были отправлены на Украину в город Каменец-Подольск, где вошли в состав 2-й Сводной казачьей дивизии.
Ежегодно новое пополнение прибывало на четырехлетнюю действительную службу, что дало возможность командованию подготовить сотни опытных и дисциплинированных бойцов из волжских станиц. Все эти десятилетия казаки оставались надежным оплотом государственной власти и помимо выполнения сугубо военных функций, поддерживали в течение ряда лет твердый правопорядок во время трагических событий, названных первой русской революцией. С началом мировой бойни волжские казаки одними из первых вступили в кавалерийские стычки с передовыми частями противника, и впоследствии неоднократно отличились в боях на различных фронтах, вписав еще несколько славных страниц в историю Терского казачьего войска.
Волжское казачество на историческом переломе (1917-1920 гг.) (Послесловие)
К 1917 году промышленные предприятия страны наладили в полном объеме выпуск оборонной продукции, а в аграрном секторе собрали рекордный урожай зерновых культур. Русская армия была обеспечена всем необходимым, и войска готовились на всех фронтах к активным наступательным действиям, запланированным на начало весны [1]. Весь ход боевых действий, проведенные подготовительные работы в действующей армии красноречиво говорили о том, что к осени этого года мировая война может быть победно завершена. На сегодняшний день для большинства населения России уже не является большой тайной, какие именно разрушительные силы воспрепятствовали успешному завершению многолетней кампании.
В результате последний российский император Николай II в сложной политической обстановке оказался не на высоте положения и 2 марта 1917 года, по настоятельному требованию либеральных кругов, подписал отречение от престола за себя и наследника цесаревича Алексея. Вместо долгожданного и выстраданного мира, в отличие от большинства европейских государств, огромная страна на долгие годы погрузилась в пучину кровопролитной гражданской войны, глухие отголоски которой проявляются и в наши дни.
Временное правительство, прикрываясь надуманными революционными лозунгами, приложило немало усилий, чтобы окончательно развалить армейские подразделения на всех фронтах. Постоянная чехарда и шараханье основных министров из одной стороны в другую, хорошо продуманные действия юриста А.Ф.Керенского по развалу российской государственности, привели к полному хаосу на большей территории России. В сложных условиях всеобщей неразберихи казачьи части повсеместно сохранили все признаки боевых подразделений. Однако, оставшись в полном одиночестве, не могли надолго сдержать дальнейшее продвижение в глубь российских земель хорошо вымуштрованных вражеских передовых полков.
На Тереке, повсеместно происходили не менее драматические события, перераставшие во взаимную неприязнь, осложненные, помимо политических и земельных споров, еще многочисленными противоречиями среди народов Северного Кавказа. Большинство жителей края просто не понимали всей сути разыгравшихся в стране губительных процессов, а лишь стремились решить свои сиюминутные проблемы за счет ближайших соседей, тем самым, создавались все необходимые условия для дальнейшей эскалации напряженности и вооруженной борьбы между различными социальными слоями, населявшими многонациональный край. В итоге, победителем оказалась лучше организованная и профинансированная иностранными банками группа профессиональных революционеров, прибывшая в опломбированном вагоне, и приступившая к осуществлению социальных экспериментов, стоивших народам России десятков миллионов жизней.
Пытаясь избежать развития событий по заранее спланированному кровавому сценарию, представители Терского казачества в сложнейших условиях безвластия и беззакония обращались к своим ближайшим соседям решить накопившиеся разногласия мирным путем. С этой целью, не дожидаясь, пока в бурлящей столице новоявленные правители отпразднуют роковую для страны победу и приступят к решению необходимых задач, терские казаки первые в России отказались от изжившей себя практики назначаемых атаманов. Уже 13 марта 1917 года Войсковой круг, проведенный в столице Терской Области, городе Владикавказе, выбрал атаманом подъесаула М.А.Караулова, хорошо зарекомендовавшего себя главой казачьей фракции во время работы в Государственной Думе.
В течение ряда месяцев выборный руководитель казачества пытался вести продуктивный диалог с Пятигорским советом, образованным 27 марта. Параллельное существование взаимоисключающих структур с различными целями и задачами привело на большей территории края к двоевластию [2]. Однако решить на приемлемых условиях главный вопрос – земельный не удалось, что повсеместно и привело к ожесточенной борьбе.
Открытое противостояние началось в августе 1917 года, когда полноправный представитель терцев М.А.Караулов безоговорочно поддержал требование атамана донских казаков А.М.Каледина немедленно покончить со всеми комитетами и советами различных уровней, особенно с теми, которые пытались изменить существующее землевладение в казачьих областях. Одновременно началась подготовка по консолидации всех сил казачества и горских народов на установление твердого государственного порядка на юге России. И уже 20 октября, за несколько дней до открытой передачи власти В.И.Ленину, усилиями здравомыслящих людей был образован «Юго-Восточный Союз казачьих войск, горцев Кавказа и вольных народов степей» [3].
Пытаясь удержать сложную ситуацию под контролем, лидеры казачества согласились на создание новой властной структуры – Терско-Дагестанского правительства, состоящего из двенадцати ведомственных учреждений. Но вскоре они были бездоказательно обвинены в недостаточной защите русских поселений от участившихся нападений чеченцев и ингушей. В конце декабря 1917 года выборный атаман находился в Пятигорске, где встречал вернувшийся с фронта 1-й Волжский казачий полк. После проведения торжественных мероприятий руководитель терцев отправился во Владикавказ, но на железнодорожной станции Прохладной большевистские комиссары, используя словесную демагогию, сумели убедить полностью разложившийся солдатский гарнизон отцепить вагон с Терской делегацией и отогнать его в дальний тупик. Вместе с М.А.Карауловым 26 декабря погибли и все сопровождавшие его лица, что нанесло невосполнимый урон интересам казачества в один из наиболее сложных периодов отечественной истории [4].
Лишившись своих бескомпромиссных лидеров, терские казаки совершенно запутались в происходящих событиях и не смогли организовать совместный отпор. Воспользовавшись замешательством среди большинства станичников, второй съезд народов Терека, проходивший в середине марта в Пятигорске, принял явно провокационное решение отобрать у казачества несколько десятков тысяч десятин земли и приступил к немедленному формированию отрядов Красной армии. Третий съезд, проходивший в конце мая в Грозном, подтвердил стремление лидеров большевиков и дальше разжигать конфликты между терцами и соседними народами, главным образом, за счет обсуждения аграрного вопроса. Начало передела войсковых земель вызвало стихийное недовольство во многих казачьих станицах, где и так не хватало наделов для успешного ведения хозяйства.
Не выдержав открытых имущественных притязаний представителей новой власти, первыми в июне 1918 года одновременно восстали несколько станиц Пятигорского отдела, включая Незлобную, Подгорную, Марьинскую, Боргустанскую и др. Под руководством кубанского полковника А.Г.Шкуро волжские казаки совместно с хопёрцами стремительно организовались в сотни, полки, дивизии и вместе с поддержавшими их северокавказскими горцами добились ощутимых успехов, громя разношерстные отряды революционных масс. Однако, уступая в численном составе и в тяжелом вооружении, полностью удержать свои позиции не смогли и втянулись в затяжные позиционные бои [5].
Одновременно выступили казачьи станицы в окрестностях Моздока и Грозного, где разгорелись ожесточенные бои с переменным успехом. Командующим всех вооруженных сил Терека на Войсковом круге был избран хорошо нам известный по многолетней службе в 1-м Волжском казачьем полку, генерал-майор Эльмурза Асланбекович Мистулов. В сложившихся условиях, 23 июня 1918 года Съезд казаков в Моздоке принял постановление о полном разрыве с большевистскими лидерами. Командующими образовавшимися фронтами были назначены полковники: Моздокским – Вдовенко, Кизлярским – Сехин, Сунженским – Рощупкин, Владикавказским – Соколов и Пятигорским – Агоев.
Ожесточенные сражения развернулись на ближайших подступах у станицы Прохладной, где казачьим частям противостояли три бронепоезда. На этом участке борьбы доблестно проявили себя волжские казаки, в числе которых находилось и большинство незлобненцев. В том, что в кровопролитном рукопашном бою разбитые отряды красных поспешно бежали за Моздок, где с помощью нескольких сотен собранных ингушей вновь завязали перестрелку под селением Муртазово, есть заслуга и незлобненских казаков.
В кровавом смерче сознательно спровоцированной гражданской войны на Северном Кавказе станичников поддержали большинство осетин и кабардинцев, которые опасались разрастания неконтролируемого процесса произвола и не обоснованного насилия. Однако уже в августе терцам пришлось одновременно воевать на восьми фронтах. Волжская станица Боргустанская, выдержавшая шестьдесят пять кровопролитных сражений и полностью уничтоженная, но духовно не сломленная, по праву была названа Казачьим Верденом.
Войска Терского фронта были изолированы от основных сил Белых войск и лишены какого-либо снабжения, поэтому они несли огромные потери в боях и от различных болезней. В октябре 1918 года пополненные ряды красноармейцев, обеспеченные достаточным количеством огневых средств, перешли в решительное наступление на стратегически важную станицу Прохладную. Не имея возможности противостоять многократно превосходящим силам противника, вооруженным несколькими бронепоездами и многочисленной артиллерией, беспрепятственно расстреливающим гражданское население станиц, заслуженный казачий офицер Э.А.Мистулов, награжденный всеми возможными государственными наградами, участник нескольких военных кампаний, покончил с собой и был тайно погребен 9 ноября 1918 года [6].
В первой декаде ноябре в большинство станиц волжских казаков, включая Незлобную, вошли большевистские войска. Станичники крайне неохотно уходили из родных мест под началом полковника Агоева на соединение с Добровольческой армией генерала А.И.Деникина, куда и влились как 1-й Терский казачий полк. Какая-то часть незлобненцев осталась в своих жилищах, за что и поплатилась своими жизнями.
В один из вечеров был объявлен общий станичный сбор и тайно подведены вооруженные отряды красных из Георгиевского гарнизона. Добровольцы из числа местного иногороднего пролетариата указывали дома видных казаков, в том числе, и соблюдавших нейтралитет и не принимавших участие в восстании. Только на следующий день домочадцы выяснили, что их родные были увезены не в городскую тюрьму, а прямиком на опушку “Сафоновского” леса, где и были расстреляны. К телам убитых не подпускали родных, и только после прихода частей Добровольческой армии останки были перезахоронены на незлобненском кладбище [7].
Еще одна часть незлобненцев ушла ночными тайными горными тропами к своим давнишним кунакам в Кабарду, где местные жители в большинстве своем отказывались признавать новую власть, главным приоритетом которой оставался полномасштабный и целенаправленный террор, направленный на подавление малейшего проявления инакомыслия. Концентрационные лагеря, взятие заложников, продовольственная разверстка, запрет на какие-либо торговые операции стали неотъемлемыми атрибутами зарождающегося государства “рабочих и крестьян”. Успешные действия частей Белой гвардии в начале нового 1919 года у станицы Невинномысской позволили в короткие сроки освободить большую часть территории Северного Кавказа [8].
Разгром большевистских сил был настолько явным, а их отступление произошло настолько поспешно, что передовые разъезды добровольцев генерала А.И.Деникина не успевали их преследовать. По этой причине, первыми в станицу Незлобную прибыли казаки из отряда выбранного походного атамана И.И.Клочкова, скрывающегося два месяца в горах. Перед тем как войти в родную станицу, конный отряд казаков остановился перед мостом около кургана, отправив на разведку кабардинских всадников. Каково же было удивление казаков, когда они обнаружили оставленный лазарет и сотни, если не тысячи раненых и больных тифом красноармейцев, брошенных в бараках на произвол судьбы за железнодорожным полотном в январскую стужу без медикаментов, продовольствия и топлива.
Уцелевшие и чудом выжившие, насильно мобилизованные люди еще долго ходили в нижнем белье по станице. Казаки же, проявляя христианское сострадание, давали им одежду, хлеб и молоко, хотя сами бедствовали из-за тех же строителей нового бесклассового общества [9]. Поговаривают, что двое или трое из них так и прижились в станице, женились, обзавелись хозяйством и еще долго в послевоенные годы работали на железнодорожной станции. Однако к местным приверженцам большевизма, не успевшим скрыться, казаки не были столь милосердны. Троих односельчан захваченных в лесу у Подкумка, люди, потерявшие своих близких, не довели до атаманского правления, а совершили быстрый самосуд, за что получили порицание от станичных властей [10].
Вернувшись на разоренное пепелище, жители сразу же собрали большой казачий круг, на котором своим атаманом избрали Ивана Ивановича Клочкова, родового казака станицы Незлобной, воевавшего еще в турецкую войну и принимавшего активное участие вместе с двумя старшими сыновьями в бичераховском восстании. Последний станичный атаман восстановил казачью власть, запретил притеснять семьи местных большевиков и всячески стремился восстановить разрушенное хозяйство. Не забывал атаман в страшную годину лихолетья и о духовных потребностях односельчан. Прибывший вместе с ним из Кабарды православный священник получил все необходимое и приступил к ежедневным церковным службам. Следует отметить, что священнослужитель настолько прочно сроднился с поредевшей казачьей общиной, что навсегда остался в станице. И при советской власти он еще долгие годы оставался при станичной церкви, за что жители не раз вспоминали и благодарили добрым словом своего последнего выборного атамана [11].
После относительного наведения порядка в регионе, переименованного в Терско-Дагестанский край с центром в Пятигорске, высвободившиеся терские и кубанские казачьи части были сразу же в январе переброшены на Донской фронт, что и привело к максимальным успехам Белого движения на юге страны. В ответ на убедительные победы станичников, 29 января 1919 года ЦК РКП(б) принял постановление, более известное, как директива Я.М.Свердлова. В разосланной резолюции “о расказачивании”, предназначенной «ответственным товарищам, работающим в казачьих районах» говорилось следующее: «Последние события на различных фронтах и казачьих районах, наши продвижения в глубь казачьих поселений и расположения казачьих войск, заставляют нас дать указания партийным работникам о характере их работы в указанных районах. Необходимо учитывая опыт гражданской войны с казачеством, признать единственно правильным самую беспощадную борьбу со всеми верхами казачества, путем поголовного их истребления.
1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо принять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти.
2. Конфисковать хлеб и заставить ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем сельскохозяйственным продуктам.
3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где возможно.
4. Уравнять пришлых иногородних с казаками в земельном и во всех других отношениях.
5. Провести полное разоружение, расстреливать каждого, у кого будет оружие после срока сдачи.
6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних.
7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка.
8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания. Центральный Комитет постановляет провести через соответствующие советские учреждения обязательство Наркомзема разработать в спешном порядке фактические меры по массовому переселению бедноты на казачьи земли. ЦК РКП(б)» [12].
Не стоит говорить, что после подобных циркулярных документов, подкрепленных соответствующими действиями, в рядах Белой гвардии оказалось и большинство колеблющихся казаков. Уже весной 1919 года в тяжелейших боях на донской земле принимали участие 2-я Терская казачья дивизия и 1-я Терская пластунская бригада, а 1-я Терская казачья дивизия воевала на просторах Украины с повстанческой армией батьки Н.И.Махно [13].
О напряженности и кровопролитности боев свидетельствуют обнаруженные нами архивные документы. Так, после сражения с красными отрядами, которое состоялось 1 мая 1919 года у станицы Великокняжеской, 1-й Терская пластунская бригада понесла огромные потери. Во время боя 11 офицеров были ранены, и судьба еще 24 осталось неизвестной. Из числа казаков только 9 числились убитыми, 52 раненными и 480 бесследно исчезли из списков армейской части. Хорошо видно, что количество пропавших без вести командиров и нижних чинов многократно превышает число раненых и убитых. Это лишний раз свидетельствует, с какими превосходящими силами противника столкнулись терцы уже весною, когда еще не очень просматривались признаки грядущей катастрофы [14]. (См. приложение, таблица № 122).
Всего же в пластунской бригаде, состоящей из четырех подразделений, осталось в строю 55 офицеров и 1117 нижних чинов. Из них в 5-м батальоне 12 офицеров и 161 казак, в 6-м батальоне 18 офицеров и 372 казака, в 7-м батальоне 18 офицеров и 405 казаков и в 7-м батальоне всего 7 офицеров и 179 казаков. При этом в походном лазарете находились 15 больных офицеров и 190 нижних чинов, в том числе и раненых. Видимо наибольшие потери в предыдущих сражениях понесли 4-й и 8-й батальоны, которые необходимо было срочно пополнять [15]. (См. приложение, таблица № 122).
Летом 1919 года передовые кавалерийские казачьи части Белых армий имели превосходную возможность в нескольких стремительных переходах достичь и с ходу захватить Москву. К подобному развитию событий были готовы и вожди большевизма, уже паковавшие чемоданы. Предварительно обзаведясь несколькими заграничными паспортами на разные имена и набив карманы бриллиантами из разграбленных российских сокровищниц, они только ждали сигнала бежать из растерзанной страны.
Установив контроль над Воронежом и Орлом, обеспечив надежным прикрытием фланги белогвардейских частей, командующий вооруженными силами юга России генерал А.И.Деникин направил отборный конный донской казачий корпус к стенам Кремля. «Без труда прорвав фронт красных интернационалистов, конница К.К.Мамантова устремилась к древней столице России. Но ее наступательный порыв сразу же иссяк. В каждом городке, в любом населенном пункте подвалы местных чрезвычаек и ревкомов открывались перед казаками сказочными пещерами Али-Бабы. Золото, драгоценные камни, ювелирные украшения, монеты, слитки, произведения искусства. Казаков охватила золотая лихорадка. Вместо похода на Москву К.К.Мамантов, почти не встречая организованного сопротивления, чистил подвалы ЧК и РВК.
На шестьдесят верст, по свидетельству очевидцев, растянулся мамантовский обоз, когда отягощенные добычей казаки повернули назад, но не на соединение с армией А.И.Деникина, а домой – на Дон. Казалось, что вернулись славные времена Тихого Дона, времена XVI и XVII веков, когда донская вольница совершала лихие набеги, и с богатой добычей возвращались к родным куреням. Обнажая фланг армии, корпус К.К.Мамантова вступил в родную область Всевеликого войска Донского. Казаки разбегались по родным станицам и хуторам. В Новочеркасске радостно гудели колокола кафедрального собора, встречая корпус К.К.Мамантова после набегов. Две тысячи казаков привел с собой лихой генерал, пять тысяч разбежалось по дороге. Радость была неописуемая. Генерал К.К.Мамантов только из личной добычи пожертвовал на купола и кресты новочеркасских соборов и церквей девяносто пудов золота! (Ох, отзовется это золото станичникам! До 1941 года чрезвычайная следственная комиссия ГПУ и НКВД будет выдавливать из бывших мамантовцев это золото вместе с кишками. Все они будут взяты на учет. Многих достанут даже за границей)» [16].
Подразделения генерала А.Г.Шкуро, куда входили и терские части, также имели все шансы изменить новейшую историю Отечества и вписать очередную славную страницу в историю казачества. Позднее, уже в эмиграции, прославленный кавалерийский командир вспоминал, как ему категорически было запрещено предпринимать какие-либо самостоятельные действия без согласования с командующим вооруженными силами юга России. В откровенном разговоре с квартирмейстером русской армии Плющевским-Плющиком казачий офицер обмолвился о намерении совершить один решительный бросок в Первопрестольную столицу. На что получил твердый ответ: «Имей в виду, что возможность, такого с твоей стороны шага уже обсуждалась и что в этом случае ты будешь немедленно объявлен государственным преступником и передан, даже в случае успеха, военному суду» [17].
Лидеры Белого движения уже не могли примириться с мыслью, что победную точку в братоубийственной бойне могли поставить казачьи дивизии, сформированные на берегах полноводной Кубани и бурного Терека. Особенно вызывали раздражение у командования Добровольческой армии кубанцы, с чьим войсковым правительством существовали натянутые и нелицеприятные взаимоотношения, переросшие в открытый конфликт, приведший к трагической развязке. В результате, последняя благоприятная возможность была безвозвратно утрачена, что дало необходимое время большевистскому руководству для комплектования, сосредоточения и развертывания отборных кавалерийских частей С.М.Буденного, усиленных наемниками из числа латышских стрелков [18].
Высвободившиеся после поражения адмирала А.В.Колчака несколько коммунистических дивизий также были переброшены на южное направление, которые и сыграли свою роковую роль для казачьих областей [19]. I-я конная армия, укомплектованная хорошо подготовленными идейными бойцами, снаряженная и вооруженная с интендантских складов императорской армии, нависла над ослабленными флангами поредевших белогвардейских полков. Ближе к осени 1919 года началось последнее трагическое отступление казачьих подразделений со своих земель, закончившееся далеко за пределами России.
В течение нескольких недель обессиленным казачьим частям еще удавалось сдерживать многократно превосходящие силы противника. Стремительные контратаки в конном строю несколько задерживали продвижение красноармейских бригад, которые ежедневно продвигались на несколько километров в южном направлении. Опасаясь за судьбу своих близких, донцы северных округов в одиночку и группами стали покидать боевые подразделения и отправлялись по домам. Они не понимали, что тем самым открывают фронт, прорехи в котором закрыть уже было некем, чем и обрекали себя на явную гибель. В результате, во второй половине ноября положение стало поистине ужасающим, и Донское правительство предприняло экстренные меры, о чем срочно информировало руководство терских казаков.
В срочной телеграмме, направленной в город Пятигорск, в Штаб Терского казачьего Войска, 18 ноября 1919 года на имя обер-квартирмейстера есаула Морозова говорилось: «Красные, воспользовавшиеся временной неудачей на Восточном фронте успели оттуда сосредоточить против нас значительные силы, стремятся раздавить казачество. Скоро месяц, как наши героические части отбивают яростные атаки большевиков. Части бойцов Эрдели необходимо подкрепить и подкрепить как можно скорее и решительнее. Помните донцы, что нам нельзя отдавать ни пяди земли казачьей, ибо это поведет к полному уничтожению казачества (выделено нами - авторы). Я, Ваш выборный Атаман зову всех вас на бой и приказываю кружным Атаманам с получением сего объявить всеобщую мобилизацию и в пятидневный срок призвать и отправить в ряды войск всех казаков до 48 летнего возраста включительно, то есть по переписи 1890 года» [20].
Понимая всю сложность ситуации, принимая последние отчаянные меры, вышел приказ за № 819 по Терскому казачьему войску, в котором объявлялась полная мобилизация:
«В виду тяжелого положения на фронте и необходимости пополнить малочисленные части Терского войска приказываю:
1. Мобилизовать на службу всех казаков присяг 1898, 1897, 1896, 1895, 1894, 1893 годов.
2. Атаманам отделов мобилизовать казаков, подготовить и собрать к 5 декабря сего года для отправления по соответствующим частям.
3. Мобилизовать казаков присяги двадцати одного года, мобилизованных в виду осложнения в Чечне, Дагестане и в районе Кизляра, по прибытии в распоряжение Атаманов отделов немедленно распустить по домам и подготовив вновь собрать к 5 декабря сего года для отправления на фронт по соответствующим частям.
4. Проверить семейное и имущественное положение казаков ранее уволенных мною со службы, в случае перемены их положения допускающего привлечения их к строевой службе отправить на фронт.
5. Всем офицерам и казакам, находящимся на службе без моего разрешения не в своих казачьих частях, немедленно вернуться в распоряжение Атаманов отделов, года для отправления в свои части. Неисполнение сего пункта будет рассматриваться как дезертирство и с коими будет поступлено со всей строгостью военных законов. Соответствующие распоряжения о возвращении чинов Терского войска в свои части уже последовало от Правительства вооруженными силами юга России и Командующего войсками Северного Кавказа.
6. Во всех тыловых учреждениях, казаки годные к строевой службе должны быть немедленно заменены казаками старых присяг, начиная с 1898 года и старше, для чего всем начальникам тыловых учреждений теперь же представить мне через Войсковой Штаб списки казаков подлежащих замене, с указанием их специальностей.
7. В станицах, годные к строю казаки, служащие в различных общественных учреждениях по выбору, за исключением Атаманов станиц и писарей, теперь же должны быть заменены старыми казаками, начиная с 1898 года присяги и старше.
8. Увольнение молодых людей для окончания образования, в силу приказа по войску по Войску № 409 прекратить.
9. Офицеров-учителей и учащихся призывных возрастов вновь мобилизовать, для чего лицам указанных категорий явиться в распоряжение соответствующих Атаманов отделов не позднее 5 декабря сего года. Разрешительные свидетельства, на продолжение образования с освобождением от мобилизации считать утратившими силу.
10. В дополнение моего приказа № 789 немедленно приступить к интенсивному обучению молодых казаков присяги двадцать второго года по станицам с инструкторами, из резервных офицеров запасных сотен.
11. Особые отдельские конные сотни Кизлярского и Сунженского отделов довести до двухсот всадников, преимущественно из казаков старых присяг, начиная с 1898 года и старше, из числа наиболее пострадавших от гражданской войны.
12. Произвести самую тщательную поверку документов офицеров и казаков, выбывших из частей по разным причинам и всех незаконно отсутствующих немедленно отправить в части.
13. Произвести переосвидетельствование эвакуированных офицеров и казаков и всех лиц, неспособных к службе, коих станичные общества признают способными.
14. Отчислить с тыловых должностей лиц годных к строевой произведя замен их лицами годными лишь на нестроевые должности согласно приказа Главнокомандующего вооруженными силами юга России № 836 от 10 мая 1919 года.
15. О всех отправляемых эшелонах отдельно пеших, отдельно конных, немедленно доносить в Войсковой Штаб.
16. Начальникам строевых частей по прибытии эшелонов пополнения старых присяг, заменить ими всех молодых служащих и других нестроевых команд, для пополнения последними строевых частей.
Уверен, что Атаманы Отделов и станичные проявят необходимую энергию для проведения в жизнь мобилизации, казаки проявят верное понимание насущной необходимости этой мобилизации. Убежден, что дружными усилиями вооруженных сил юга России, враг скоро будет раздавлен, мы достигнем желанной победы, которая вершит дело создания Единой сильной России и обеспечит мирную жизнь дорогого нам Войска.
Войсковой Атаман генерал-лейтенант Г.А.Вдовенко.
Город Пятигорск 18 ноября 1919 года» [21].
Но ничего изменить уже было нельзя: поредевшие казачьи и добровольческие полки, обескровленные, исчерпавшие все наличные боеприпасы, стремительно отступали к берегам Черного моря. А 7 декабря пришла очередная тревожная телеграмма: «Вне всякой очереди. Секретно. Только в город Пятигорск. По месту нахождения Терскому Атаману», следующего содержания: «На фронте идет напряженная борьба. Командование поставило все на карту, чтобы добиться успеха. (Как) Командующий Донской Армией, считаю своим долгом известить Вас Атаман, что Донское Войско, сознавая значение происходящего, объявило у себя полный сполох. Мобилизуются все от восемнадцати до пятидесяти лет, мобилизуются все лошади, все подводы, все, что есть из зимней одежды. Время слишком грозное, чтобы не понять его» [22].
Казачьи станицы Терека практически исчерпали все наличные людские резервы. В бой с врагом, имеющим неисчерпаемые ресурсы, сконцентрированные в центральных российских губерниях, бросались все силы от безусых гимназистов до заслуженных ветеранов прошлых войн. Вместе с тем, у непокоренного казачества еще оставалась небольшая надежда на благополучный исход затянувшейся схватки с большевистскими силами, лавиной обрушившимися на юг страны. По этой причине на имя Войскового атамана поступали письменные ходатайства об освобождении некоторых казаков от немедленного направления в действующие части.
Так, 16 декабря 1919 года местные руководители гражданской администрации обратились к Герасиму Андреевичу с настоятельной просьбой оставить попадающих под мобилизацию членов «правления Георгиевского районного Союза Кооперативов, казаков станицы Александрийской Фёдора Павловича Брянцева и станицы Георгиевской Ивана Карповича Тищенко, оба присяги 1900 года». Объясняя свое решение тем, что означенные люди необходимы для дальнейшей успешной работы тылового учреждения [23].
В последний день уходящего военного года руководство «Прядильно-ткацкой мастерской контрагента Терского Войскового правительства В.Г.Байзуренко» вторично обратилось в Штаб казачьего Войска со следующим обращением: «Нами своевременно было возбуждено ходатайство об освобождении от призыва на действительную военную службу урядника станицы Незлобной Ивана Петровича Клочкова, присяги 1893 года и казака той же станицы Андрея Яковлевича Сёмина, присяги 1894 года.
Отдел торговли и промышленности правительства Войска Терского, означенное ходатайство со своим заключением направил по принадлежности при отношении от 7 декабря за № 735, каковое отношение, как оказалось, по справкам затерялось.
Вследствие изложенного, подтверждая свое ходатайство, вновь освобождения урядника И.П.Клочкова и казака А.Я.Сёмина от призыва, в виду того, что наше предприятие работает на оборону.
Контрагент Терского правительства В.Г.Байзуренко.
31 декабря 1919 года. Город Пятигорск» [24].
Но из-за тяжелейшего положения на приближающемся фронте военные руководители зачастую не могли согласиться с мнением гражданских представителей, и их доводы становились неубедительными накануне приближения частей Красной армии. Все, кто мог держать в руках оружие и способен был защищать станицы, собирались в отдельные отряды и при первой возможности отправлялись на пополнение терских сотен. Высвободившиеся обязанности передавались оставшимся мужчинам, не способным к строевой службе. Привлекались даже подростки, которые вместе со стариками, отдавая последние силы, пытались поддерживать выпуск оборонной продукции в прежнем объеме.
Срочно формировались новые и восстанавливались потрепанные в непрерывных боях подразделения. Однако в ближайшем тылу уже практически ничего невозможно было отыскать и передать в войска. Казачество уже давно отдало фронту все, что имело, и несколько беспрерывно чередующихся военных лет подорвали благосостояние большинства станичных хозяйств. По этой причине, в Штаб Терского войска непрерывным потоком шли отчаянные рапорты, в которых сообщалось о бедственном положении отдельных частей. Так, артиллерийская батарея, к созданию которой приступили еще летом 1919 года, по сообщениям командира, на 23 августа имела из предписанного имущества всего четырнадцать казенных лошадей, которые могли «поднять два орудия, две лошади под офицеров». При этом не было «ни одного зарядного ящика, ни одного фургона» [25].
К новому году положение мало в чем изменилось, и 7 января «пластунский есаул Балуев» телеграфировал: «Ввиду произведенной в Войске мобилизации лошадей прошу ходатайствовать наряда для вверенной мне батареи пятьдесят артиллерийских лошадей согласно штату». Через несколько дней в пятигорскую гостиницу Бристоль, на имя полковника Федюшкина из Владикавказа поступила очередная тревожная депеша: «Получено предписание, выступить без лошадей. Батарея в тяжелом положении. Телеграфно просим начальника штаба о срочном наряде лошадей. Прошу поддержать ходатайство, в противном случае батарея будет мало боеспособна. Командир батареи есаул Балуев» [26].
Не лучше складывалось положение с материальным обеспечением и в других казачьих частях. Волжский полковник Мигузов рапортовал начальнику Штаба, что «фургонов, амуниции нет. Своей сотне вошедшей в сводный батальон фургон купил» [27]. К родным станицам стягивались казаки, и 3 января поступило срочное распоряжение направить «1-й и 2-й Волжские батальоны в Георгиевск, для чего немедленно надлежит позаботиться для прибывавших батальонов отводов помещений» [28].
К концу 1919 году терские казаки почувствовали всю безнадежность своего положения. Пропала последняя надежда на перемены в России, на укрепление позиций Добровольческой армии. Надо было надеяться только на самих себя и своих выборных вождей. Терский Войсковой Круг постановил провести, наконец, в жизнь идею Юго-Восточного союза и тем избавиться от влияния А.И.Деникина и его сторонников. Группа делегатов с Терека приняла участие в заседаниях Верховного Круга Дона, Кубани и Терека, собравшегося 5-го января 1920 года в Екатеринодаре. Через пять дней была подписана декларация по объединению трех казачьих республик в одно независимое федеративное государство. Однако и это не укрепило растянутого фронта, зажатого со всех сторон наступающими красными дивизиями.
В январе 1920 года волжским казакам пришлось столкнуться уже не с плохо дисциплинированными группами революционных масс, а с хорошо организованными и оснащенными частями регулярной Красной армии, построенной на принципах воинских уставов. Лишенные поддержки местного крестьянского населения, волжцы, так до конца и не понявшие окончательных политических целей командования Добровольческой армии [29], уже были не в состоянии оборонять родные места и в большинстве своем навсегда покинули дома и семьи.
В числе отступающих терских частей уходили все, кто не стремился в очередной раз оказаться под пятой красноармейских войск и на собственном опыте познакомиться с методами работы революционных трибуналов. Расквашенными зимними дорогами потянулись караваны с беженцами, стремившимися уйти как можно дальше от вездесущих кавалерийских соединений противника. В результате численность населения Северного Кавказа, и не только казачьего, в 1920 году заметно сократилась, и потребовалось еще много времени для ее полного восстановления [30].
Волжские общины отступали по направлению к городу Святому Кресту организованно, под началом своих походных руководителей. Незлобненцы в течение нескольких месяцев, пока не покинули пределы России, держались вместе и возлагали надежды на своего последнего станичного атамана, выбранного на родной земле – И.И.Клочкова [31].
После падения Ростова-на-Дону и успешного воссоздания XI армии большевиков в районе Астрахани, перешедшей в наступление на Северный Кавказ, судьба Белого движения была окончательно решена. Растянутый многокилометровый фронт рухнул, отряды противника одновременно перешли в наступление по нескольким стратегическим направлениям, и командирам отступающих подразделений пришлось приложить максимум усилий, чтобы успешно провести эвакуацию населения и придать своим частям боевой порядок. А пока что в последний день зимы 1920 года передовые отряды красноармейцев овладели Ставрополем, 13 марта вошли в Георгиевск, 16 марта – в Пятигорск, 17 марта – в Грозный, 24 марта захватили Владикавказ [32].
Большая часть терских казаков в составе Русской армии, возглавляемая бароном П.Н.Врангелем, отступила на Крымский полуостров. После форсирования Сиваша и падения Турецкого вала, большевистские дивизии ворвались на последний участок Российской государственности. Остатки Белых частей приступили к организованному отходу к черноморским портам, и 5 ноября (по старому стилю) 1920 года последние военнослужащие, до конца оставшиеся верными императорской присяге, отплыли к турецким берегам.
Вместе с двумя старшими сыновьями, офицерами Терского казачьего войска, навсегда покинул Родину и последний атаман станицы Незлобной. Обосновавшись в Болгарии, И.И.Клочков пытался поддерживать переписку со своей семьей, пока в 1945 году не скончался вдали от родной станицы. Судьба же его сыновей, казачьих офицеров, вынужденных эмигрантов, до сих пор остается неизвестной. В Незлобной у него вместе с пятью малолетними детьми осталась жена – Клочкова Наталья Васильевна (девичья фамилия Ерещенко). В период очередной репрессивной компании супруга атамана была вынуждена бежать в Кизляр, где сумела затеряться среди многих тысяч беженцев от карательных органов. Во время коллективизации новые власти конфисковали дом последнего казачьего атамана со всем имуществом, не забыли и про земли, лежащие к северо-западу от станицы. Со временем на месте атаманского дома возвели колхозные гаражи и еще ряд хозяйственных строений, но до сих пор этот участок земли называется “Клочков двор” [33]. Та же участь постигла и многие другие казачьи семьи, чьи отцы, братья и сыновья воевали на стороне Белого движения. Сколько казаков из волжских станиц погибло во время гражданской войны, сколько покинуло родину, сколько их осталось в безвестных могилах на далеком севере в лагерях Гулага, на сегодняшний день учесть невозможно.
Покинув территорию Родины вместе с последними частями Русской национальной армии, многие главы семейств еще надеялись вернуться в опустевшие терские, кубанские, донские и др. станицы. Устроившись в Болгарии, Сербии, Франции и других местах, вплоть до американского континента, казаки пытались отправлять письма оставленным домочадцам и высылать им небольшие суммы. В начале 20-х годах это было еще возможным, но в последующие десятилетия за подобную переписку легко можно было угодить в застенки НКВД. Даже после Великой Отечественной войны, по прошествии четверти века, карательные органы все еще мстили домочадцам Белых воинов и категорически запрещали отвечать на послания ближайших родственников, оказавшихся в вынужденной эмиграции [34].
С установлением советской власти на большей территории Северного Кавказа весной 1920 года, мирная жизнь не сразу вернулась в дома разоренных жителей. Трудности многолетней войны, низкий жизненный уровень населения, отягощенный разгулом повсеместного торжества политики военного коммунизма, вызывали стихийные выступления, переходившие частые в ночные перестрелки. Единичные случаи недовольства быстро подавлялись активистами из числа демобилизованных красноармейцев, а наиболее активных отправляли в соответствующие инстанции. В целях предупреждения инакомыслия, все неблагонадежные элементы, с точки зрения новых властей, в лучшем случае, незамедлительно ставились на особый учет [35]. В худшем – к ним применялись методы, хорошо опробованные в недавние времена красного террора, что оборачивалось новыми витками недопонимания среди различных социальных слоев и групп граждан страны.
Оставшиеся в волжских станицах казаки были вынуждены покидать свои дома и уходить на нелегальное положение. Со временем разрозненные вооруженные группы слились в крупный отряд до трехсот человек и стали доставлять немало беспокойств новымм властям. Против них посылались регулярные подразделения красноармейцев из ближайших гарнизонов, усиленные станковыми пулеметами и артиллерией. Однако отчаявшиеся люди, проведшие ни один год в окопах, используя знание местности, под руководством выбранного командира, волжского казачьего офицера Конорева, уроженца станицы Незлобной, еще долгое время, обосновавшись в пещерах на “Лысой горе”, оказывали организованное сопротивление.
Не добившись ощутимого успеха в открытом бою, окрестные советы стали насильно привлекать к крупномасштабным военным операциям юношей из ближайших станиц, чьи отцы сражались в рядах Белой армии. Казаки, не желая подвергать опасности жизни своих юных собратьев, укрывались на верхушках деревьев и, пропустив их цепи, наносили неожиданный удар по группам идейных активистов, продвигающихся во втором эшелоне [36].
Подобное двусмысленное положение не могло продолжаться вечно. Тем более что собственные просчеты в управлении казачьими областями новые власти жестоко вымещали на беззащитных жителях. Семьи белогвардейцев, лишенные права голоса и какой-либо государственной поддержки, в первую очередь, сдавали оставшуюся сельскохозяйственную продукцию, подвергались необоснованным обыскам, назначались в обывательские наряды и т.п. [37]. Не смирившись с существующими порядками, часть станичников, пытаясь наладить нормальную жизнь, покидала насиженные места, тайно отправляясь в неизвестность. Однако оставались и те, кто, спасая свою жизнь самостоятельно, покидали пределы страны. Среди местных старожилов до сих бытуют разговоры о казаке из станицы Лысогорской, чаще всего называемого атаманом, который сумел бежать из под ареста. Со связанными руками он прыгнул с моста в полноводный Подкумок и счастливо избежал града пуль. Конвоиры решили, что выплыть ему не суждено, поэтому и поленились продолжать его поиски вдоль каменистого берега. Казак же уцелел, сумел нелегально перебраться в Болгарию, где встретил волжцев, откуда через пару лет прислал письмо, в котором сообщал родным, что остался жив [38].
Многие семьи насильно выселялись в малозаселенные районы и только после Великой Отечественной войны казачьи вдовы, имевшие на руках свидетельства о смерти своих мужей в рядах Красной армии, получили возможность вернуться в разоренные дедовские дома, частично сохранившиеся в станице Незлобной. Первое, на что женщины обратили внимание, так это на уничтожение казачьих захоронений на сельском погосте. Лишь немногие могилы уцелели и не были сравнены с землей [39]. Не сохранилась и станичная деревянная церковь, которую с такой заботой несколько поколений незлобненцев строили, восстанавливали на новом месте, ремонтировали, украшали, на которую делали пожертвования и т.д. Воинственные атеисты из местных комсомольцев, воспитанные уже в духе марксистско-ленинского учения, безжалостно снесли ее в 1934 году [40].
Вопреки многочисленным невзгодам, обрушившимся на казачество в XX веке, несмотря на семидесятилетнее забвение и всевозможные постановления выходцев из “ума, чести и совести” прошедшей эпохи, многие казачьи рода сохранились. Оставшиеся семьи в полной мере ощутили на себе все ужасы тоталитарного государства, но сумели выжить и дать жизнь следующим поколениям народа, вписавшего героическую страницу в историю России. Немногие уцелевшие уже в завершении жизненного пути поведали своим потомкам о наиболее значимых событиях революционного лихолетья, пронесшихся кровавым вихрем по не покорившимся станицам и навсегда изменившим складывающийся столетиями казачий уклад.